"Светлана Аллилуева. Только один год " - читать интересную книгу автора

дурацких вопросов. Как им было не понимать? Хотя мы знали друг друга лишь
несколько лет, но мои старшие друзья, немало повидавшие в жизни, стали мне
так близки, как будто мы всю жизнь провели вместе. Кроме того, Марина, как и
ее муж Натан, должны были непременно кого-либо опекать, и они опекали меня
своей любовью. В числе Марининых опекаемых был Игорь (она нас познакомила),
который тоже забежал в этот день попрощаться и убедиться, что я
действительно еду.
Игорь хорошо знал искусство Индии и Индонезии, писал о нем, но поездку
туда ему не разрешали, хотя об этом просил Институт Истории Искусств, где он
работал.
Под таким же запретом жила и, пришедшая попозже в этот день, моя милая
Берта, лучший в Москве знаток музыки и искусства Африки. По-видимому, мы все
считались "неблагонадежными". Берта была любимицей Сингха, потому что она
одна из всех моих друзей свободно говорила по-английски и еще потому, что у
нее был веселый нрав. Она приносила все московские новости и сплетни, ее
раскатистый смех наполнял всю нашу квартиру.
Берта - дочь американского негра и еврейки, приехавших в СССР в 30-е
годы и оставшихся здесь навсегда. Она родилась и выросла в Ташкенте, где
поселились ее родители. Бюрократический формализм не имеет пределов и когда
Берта, достигнув совершеннолетия, получала советский паспорт, милиция
требовала в графе "национальность" записать "узбечка" или "русская".
- "Да посмотрите на меня!" - кричала Берта, похожая на своего отца, как
две капли воды, - "посмотрите на меня! Какая я узбечка? Какая я русская? Я -
негритянка и хочу быть негритянкой!"
Ей сделали уступку ввиду того, что она была единственной в Узбекистане
"советской негритянкой" и чемпионкой этой республики по теннису. Но позже
этот пункт всегда вызывал вопросы во всех отделах кадров.
Эта веселая, громкая, крупная женщина, не боявшаяся иметь свое мнение и
спорить с начальством, ярко одетая и еще ярче украшенная, всегда окруженная
оживленными собеседниками, вызывала молчаливые судороги злобы у бесцветных
партийных чиновниц Института, где она работала. Они не выносили ее смеха, ее
черной кожи и красного маникюра, и ее незаменимости. Она говорила
по-английски и знала африканское искусство, но в Африку ездили они, немые
невежды, потому что у них были партийные билеты и рабоче-крестьянские
предки. Берте оставалось, как и Игорю, только завидовать моим тридцати дням,
в течение которых я смогу если не увидеть мир, то хотя бы выглянуть на него
в небольшое окошко.
Берта осталась у нас, чтобы проводить меня ночью на аэродром, и курила
сигарету за сигаретой. Погода все ухудшалась, мела метель и было неясно -
улетит ли самолет по расписанию.
Потом пришел посол ОАР Мурад Галеб со своей очаровательной женой. Они
прожили в Москве уже двенадцать лет, их младшая дочь родилась здесь и в
семье все немного говорили по-русски. Это было мое единственное, кроме посла
Индии, знакомство в дипломатическом мире Москвы, произошедшее потому, что
эти два посла были дружны между собой и оба хорошо относились к покойному
Сингху. Мурад и Шушу были свидетелями тяжелой болезни Сингха и всего того,
что нам с ним пришлось пережить. Мурад тревожился и несколько раз повторил
мне - "Не задерживайтесь там долго, возвращайтесь скорее! Хотите на обратном
пути заехать в Каир? Шушу поехала бы туда, чтобы провести с Вами неделю у
нас в доме, Вы бы отдохнули после всего..." - "Нет, как-нибудь в другой раз,