"Светлана Аллилуева. Только один год " - читать интересную книгу автора

индус. Там, - я была в этом уверена, - наконец, "растают и прольются" мои
накопившиеся слезы.
Мне казалось, что моя поездка является неким торжеством справедливости,
завершающим для нас обоих эти три года безрезультатной борьбы за
элементарные права личности и за человеческое достоинство.
Уже надо было выезжать в Шереметьево, мела метель, дорога могла
оказаться плохой. Все еще было неизвестно, вылетает ли самолет по
расписанию. Берта и мой сын решили поехать со мной в аэропорт, хотя им
пришлось бы вернуться домой поздно ночью. Печальная Кассирова ехала с нами.
Наконец, мои вещи упакованы и впопыхах я не взяла с собой даже
фотографии детей и мамы. Я торопилась, волновалась и плохо соображала - что
делаю.
Приехал первый секретарь индийского посольства, чтобы ехать на аэродром
с нами. Присутствие официальных лиц лишило меня возможности толком
попрощаться с детьми. Я зашла на минуту в свою комнату и постояла немного
там...
Здесь Браджеш жил всего полтора года. Было трудно и тяжко, но так
хорошо и спокойно быть вместе. Здесь он умер на моих руках полтора месяца
тому назад и потом маленькая урна стояла в этой комнате. Его присутствие
здесь не прекратилось. Его участие в моей жизни продолжалось. Вот его очки
на ночном столике, перо и бумаги на столе, его книги в шкафу. За полтора
месяца прошедших после кремации каждый раз, когда я входила сюда, я
чувствовала, что я не одна в комнате. Это было немного жуткое чувство, но
одновременно - приятное. Комната не стала пустой и необитаемой. Добрый дух
витал в ней, ласкал эти стены и окна мягким взглядом, гладил этот стол и
книги слабой, маленькой рукой, потрепавшей меня по щеке за несколько минут
до того, как сердце остановилось.
Но доброе сердце никогда не перестанет биться. Маленькая, слабая рука
по-прежнему гладит меня по щеке, чтобы ободрить, и ласковая улыбка следит за
мной издалека, издалека...


* * *

В машине молчали, каждый думал о своем. Мне было досадно, что я только
наспех поцеловала Катю, стоявшую в дверях ее комнатки. А она была смущена
резкой сценой, происшедшей тут же, всех огорчившей, хотя никто не был
виноват. Уже когда все были в пальто, Леночка схватила мой саквояж, чтобы
помочь мне. Но я испугалась, потому что там внутри была урна, (Леночка и не
знала), и резко крикнула - "оставь, не трогай!". Ося подскочил, со злыми
глазами, защищать свою ненаглядную. А она обиделась, потому что, в самом
деле, так мало оставалось времени, чтобы оказать хоть какую-нибудь услугу
друг другу. Все были раздражены и нервны в этот день. Это напряжение не
проходило, сын мой сидел мрачный, и только Берта, как всегда, громко
говорила и смеялась.
На аэродроме свои порядки. Я надеялась, что перед отъездом, отложенном
из-за погоды на час, я посижу спокойно в фойе с Бертой и сыном. Но, как
"пассажир, отбывающий за рубеж", я уже была опасной для прочих граждан, а
потому меня немедленно отделили от них стеклянной стеной. Нам осталось
только быстренько попрощаться второпях и впопыхах, среди чемоданов и