"Светлана Аллилуева. Только один год " - читать интересную книгу автора

"Тогда можно вас спросить..." - начала я смелея.
И мы сели в коридорчике на диван и проговорили около часа о Ганди, о
Неру, о кастах в Индии. Сингх тут же задал мне вопрос - какую организацию я
представляю, уже привыкнув, что здесь все разговаривают только от лица
коллектива. Услышав, что я "сама по себе", он просиял. Наш разговор был
прерван обедом, но мы теперь свободно и легко разговаривали, как только
встречались в нашем коридоре.
Довольно быстро выяснилось, что хотя Сингх уже 28 лет коммунист (он
стал им в Лондоне), но взгляда своего коллеги Намбудрипада о Ганди он не
разделяет. Когда я спросила его о книжке, он, засмеявшись, только махнул
рукой:
"Намбудрипад - наш левый", - сказал он с безнадежным презрением.
Для самого Сингха коммунизм был лишь идеалом человеческого братства,
основанного на принципах гуманизма и справедливости. Проливать чью-либо
кровь для достижения идеала он не желал, да и не смог бы. Он верил в путь
реформ и мирной, демократической борьбы. В лондонской группе молодых
индийцев, ставших коммунистами, никто всерьез не изучал марксистской теории:
прочитав несколько популярных брошюр, молодые протестующие энтузиасты
"решили стать коммунистами".
Сын богатого раджи он долго жил потом в Германии, Англии, Франции,
Австрии. Он помогал европейским коммунистам где и чем было возможно. Много
лет он был близким другом и последователем М. Н. Роя.
В конце 20-х, начале 30-х годов коммунизм был модой во всем мире и
привлекал многих. В Индии в те годы только молодые люди из высших каст могли
приобщиться к европейскому образованию и к европейским социальным учениям:
такова была и лондонская группа. Не марксистская классовая борьба, а борьба
за независимость Индии оставалась главным содержанием жизни этой
образованной либеральной интеллигенции. После создания независимой Индии они
оставались на позициях мирного парламентаризма и все сильнее расходились с
левыми внутри своей партии. Из первых же слов Сингха можно было заключить,
что ни для какой "великой цели" он не убьет не только человека, но и мухи.
К моему большому удовольствию выяснилось, что мой собеседник не знает с
кем разговаривает. На второй день знакомства он начал задавать вопросы об
СССР и спросил меня - "сильно ли изменилась жизнь в Советском Союзе после
смерти Сталина?" Я ответила ему, что, конечно, изменилась, но я думаю, что
эти изменения не очень глубоки, не фундаментальны. Затем я сочла нужным,
наконец, представиться.
Сингх посмотрел на меня сквозь толстые стекла своих очков, потом поверх
них, и сказал только "О!", чудное английское "Oh", у которого может быть
столько интонаций. Больше он не сказал ничего; и ни разу - даже потом, когда
мы жили вместе - не задавал мне никаких вопросов о моем отце. Он не
принадлежал ни к числу его почитателей, ни к тем, для кого Советский Союз
воплощал идеал справедливости на земле. Он хорошо знал Европу и европейские
коммунисты были его друзьями. Социалистические Польша и, особенно, Югославия
были ему намного ближе России. И вообще он был стар и болен, и устал от
бесполезного кровопролития на всей земле, от бесплодных внутрипартийных;
споров, от пустой борьбы честолюбий. Поэтому он сказал только "О!" и позже
произнес что-то философское вроде: "Времена меняются, приходят новые люди и
другая политика..." Но все это было для него несущественно. Ему было лишь
интересно, что неожиданно он встретил в Москве человека, независящего ни от