"Данте Алигьери. Пир. Трактаты" - читать интересную книгу автора

невозможно подчиняться как угодному, то и невозможно, чтобы старший охотно
подчинился в тех случаях, когда приказывает подчиненный. Итак, если
латинский главенствует над народным, как это было показано выше многими
доводами, и если канцоны, выступающие или главенствующие, написаны на языке
народном, то невозможно, чтобы латинский подчинялся охотно.
Отсюда следует, что послушание тогда вполне соответствует приказанию и
не является ни в какой степени своевольным, когда подчиняющийся ничего не
делает по своему почину - ни полностью, ни частично. И потому, если бы мне
было приказано носить два плаща, а я один из них носил бы без всякого
приказа, я утверждаю, что в таком случае послушание мое соответствует
приказу не полностью, но частично. И таковым было бы послушание латинского
комментария, и, следовательно, оно не было бы полным послушанием. А что оно
было бы именно таково, явствует из следующего: латинский истолковал бы и без
приказания своего господина смысл во многих частях, к тому же и объяснил бы
его, в чем можно убедиться, если внимательно исследовать сочинения,
написанные по-латыни, а этого народный язык не делает никогда1.
Далее, послушание умеренно, а не безмерно, когда оно соблюдает границы
приказания и не преступает их, подобно тому как природа в единичных своих
проявлениях послушна природе в целом, когда она наделяет человека тридцатью
двумя зубами, и не больше и не меньше того, и когда она наделяет его руку
пятью пальцами, и не больше того и не меньше; равным образом и человек
послушен правосудию2, [когда делает то, что правосудие приказывает
согрешившему], а не больше и не меньше. Латынь же этого не сделала бы, но
согрешила бы не только недостатком и не только излишком, но и тем и другим;
таким образом, ее послушание было бы не умеренным, а безмерным;
следовательно, латынь не была бы послушной. Легко показать, что латынь не
была бы исполнительницей приказания своего хозяина, а превысила бы его
требования. Эти канцоны, то есть эти хозяева, которым комментарий в качестве
слуги и предназначен, повелевают ему и хотят быть разъясненными всем тем
людям, до которых может дойти их смысл, чтобы ясной стала их речь; и никто
не сомневается, что, если бы они приказывали человеческим голосом, таково и
было бы их повеление. Латинский же комментарий толковал бы их только для
ученых, ибо другие его не поняли бы. И так как людей неученых гораздо
больше, чем ученых, желающих понять канцоны, латинский комментарий не
выполнил бы приказания в той степени, в какой способен его исполнить язык
народный, который понятен как ученым, так и неученым. К тому же латинский
комментарий толковал бы канцоны для людей чужого языка, как-то немцев,
англичан и других, и этим превысил бы приказание канцон, так как - я говорю
в широком смысле - содержание их вопреки их воле толковалось бы там, куда
они не смогли бы проникнуть, невзирая на их красоту. И потому пусть каждый
знает, что ни одно произведение, мусикийски связанное и подчиненное законам
ритма, не может быть переложено со своего языка на другой без нарушения всей
его сладости и гармонии3. В этом причина, почему Гомер не переводился с
греческого на латинский4, подобно другим сочинениям, дошедшим до нас от
греков. И такова причина, почему стихи Псалтыри лишены сладости музыки и
гармонии; ибо они были переведены с еврейского на греческий, а с греческого
на латинский и уже в первом переводе вся сладость гармонии исчезла. Таков
вывод, который был обещан в начале главы, непосредственно предшествующей
настоящей.