"Данте Алигьери. Божественная комедия" - читать интересную книгу автора

ненавистью, страхом, состраданием, мятежными предчувствиями, радостями и
скорбями и прежде всего неустанным, пытливым и патетическим исканием истины,
лежавшей за пределами средневекового уклада понятий и представлений.
При всей важности схоластических концепций и традиций средневековой
философской мысли для строя, богословского содержания и повествовательной
системы "Божественной Комедии" возникновение и создание ее были
предопределены не отвлеченными назидательноаллегорическими намерениями поэта
и не замкнутой в себе системой схоластического мировоззрения, а конкретными
и действенными предпосылками окружающей жизни и личной судьбы поэта. Так, в
частности, для грандиозного полотна "Ада" с его жутким странствием по девяти
кругам возмездий и наказанных преступлений определяющее значение имели
реакции поэта на социально-политическую борьбу его времени и неостывший пыл
гонимого и негодующего эмигранта, соприкоснувшегося с острыми политическими
проблемами и отражениями их в волнениях больших и малых страстей окружавшей
его общественной среды. Симпатии и антипатии Данте-изгнанника запечатлелись
в основных политических оценках "Ада", то открыто публицистических, то
завуалированных морально-аллегорическими иносказаниями и образами.
Социально-политической тенденции "Ада", подготавливающей основные
положения трактата "Монархия", тенденции, поэтически претворенной в образах,
насыщенных тревожной, негодующей и патетической страстью, питавшейся свежей
в памяти атмосферой флорентийских междоусобий и возраставшей ненавистью к
миру буржуазного стяжательства и власти чистогана со всеми порождаемыми им
пороками и злодеяниями, - этой тенденции в полной мере отвечает содержание
"Чистилища", подчеркнуто публицистически ставящего проблему единого
национального государства в формах феодальной империи, гневно негодующего на
судьбу страны: "Италия, раба, скорбей очаг, в великой буре судно без
кормила, не госпожа народов, а кабак!" ("Чистилище", VI, 76-78) - и
обращающегося как к образам славного прошлого могущественного Рима, так и к
идеальной - в одном из рассказов "Рая" - картине счастливой,
докапиталистической Флоренции.
Богословское и философско-этическое содержание "Рая" в его буквальном и
прямом образном выявлении приучило отстранять при чтении этой заключительной
части поэмы ее конкретный и исторический смысл, столь правомерно и
последовательно присутствующий здесь, где поэт после хождений по кругам ада
и уступам чистилища, достигнув земного рая, возносится в сопровождении
любимой Беатриче, сменившей мудрого язычника Вергилия, к созерцанию небесных
сфер. Упомянутый рассказ о счастливой в чистоте своих нравов и рыцарственном
благородстве Флоренции является ключом к пониманию политической проблематики
зрелища райских экстазов и добродетелей как аллегорической утопии и
несбыточной мечты об идеальном царстве добра, справедливости и гармонии в
стране, терзаемой кровавыми распрями и лишившейся надежд на свое
национальное объединение. Мысль поэта в этой утопии от трагических
переживаний разрыва с "малой" родиной - Флоренцией и от развеянных иллюзий
большого национального государства - единой Италии приходит, под покровом
христианско-религиозной аллегории, к обращенному в прошлое идеализированному
представлению о "золотом веке" человеческого существования. Это
представление было характерно для ранних социально-мистических утопий
средневековья. Мистические утопии весьма часто перемежены в поэме
реакционными представлениями, порожденными богословскими
религиозно-католическими догмами.