"Любовь Алферова. Хрустальная медуза" - читать интересную книгу автора

которые щеточками нависли над маленькими смекалистыми глазками. На гладко
выбритом, но несколько обрюзгшем лице впечатляюще выделялся римский нос.
- Кровилион Кракарский! - торжественно представился мужчина. - Чем могу
служить?
- Как? - растерянно переспросил Елизаров.
- Кракарский Кровилион - это мое имя. Официальной должности не имею, но
по званию - разжалованный профессор биологических наук, специалист по
биоинженерии, которую нынешние невежды презирают, а зря! - все это он
произнес громогласно и самоуверенно, не сводя гордого взгляда с Шуры,
который, не веря странному совпадению, все еще моргал ясными глазами. Ведь
именно об этом экс-профессоре говорил ему в кафе Простухин.
- Я... Елизаров... Александр Николаевич. Мне...
Но человек с римским носом порывисто перебил его, схватив за руки и
отчаянно их тряся:
- Нет! Не может быть! Экая удача, черт побери! Вы в самом деле -
Елизаров?
- Конечно, - опешил Шура.
- Аспирант?
- Да. Друг Матвея Простухина. И, представьте, тоже слышал от него о
вас.
Тут Кровилион Кракарский неопределенно нахмурился:
- Друг говорите? Друзей надобно иметь стоящих. А Простухин - непутевый
увалень - и не более. В науке он заблудился в трех соснах, это ясно. Но
зато с каким упорством отрицает биоинженерию, вы представить себе не
можете! Нет, я зол на него. И вся его диссертация - блеф свинячий.
Неспроста он застрял на ней на десяток лет и еще столько же просидит,
будьте уверены. Тему выбрал самую мутную, чтобы никто в ней не разобрался.
Неприкосновенность естественной сущности в процессе психической эволюции!
Белиберда, игра слов, пыль в глаза - вот что это такое, а не научная тема!
Я бы гнал таких авантюристов от себя поганой метлой. А вы говорите - друг!
Перебить запальчивую речь профессора было невозможно, но когда он
сердито смолк, Елизаров тут же обиженно возразил:
- Зачем вы так? Он добрый, трудолюбивый человек. Сам биолог. А
временные неудачи могут постичь каждого. О теме своей он, между прочим,
мало говорит, и пыль в глаза никому не пускает. В отношении Матвея я с
вами совершенно не согласен. К тому же он бескорыстен, - поспешно добавил
Шура для убедительности.
- Я его тоже по-своему люблю, непутевого! - Кракарский снисходительно
махнул рукой. - Только жаль дурака, так и просидит до седых волос в
лаборантах. Но полно! Теперь я Моте должен быть благодарен и признателен,
- произнес он воодушевленно и растроганно. - Ведь именно он посвятил меня
в ваши выдающиеся исследования. Изложил, так сказать, суть по мере своих
слабых умственных сил. А теперь предо мною - сам Елизаров! Я потрясен.
Кракарский вдруг стиснул Шуру в насильственных объятиях, столь крепких,
что тот уткнулся носом в его шерстяную грудь. Приятных ощущений это ему не
доставило. Он не понимал причин любвеобильности и восторга. И вообще не
мог сообразить, как это он ехал к старой Ангелине и вдруг в ее доме попал
в объятия разжалованного профессора.
- Позвольте, - сказал Елизаров, настойчиво высвобождаясь. - Я,
собственно говоря, ехал к хозяйке дома, с которой давно знаком...