"Светлана Алексиевич. Зачарованные смертью" - читать интересную книгу автора

повеситься. Залез в сарай, нашарил в корзине веревку. Придут утром, а я
вишу... Вот суки, вам! Тут в дверь втискивается Муська, ее зеленые глаза
вспыхнули в темноте, как бенгальские огни... Мяу-мяу... Милая Муська! Ты
пришла меня пожалеть... Я обнял ее, и так мы с ней просидели до утра...
Что такое был папа? Папа - замполит авиаполка. Мы перемещались из
одного военного городка в другой, все они пахли гуталином и дешевым
одеколоном "Шипр". Так всегда пахло и от моего папы. Мне - восемь лет,
брату - девять, папа возвращается со службы. Скрипит портупея, скрипят
хромовые сапоги. В эту минуту нам с братом превратиться бы в невидимок,
исчезнуть с его глаз! Папа берет с этажерки "Повесть о настоящем человеке"
Бориса Полевого, в нашем доме - это "Отче наш".
- Что было дальше? - начинает он с брата.
- Ну, самолет упал. А Алексей Мересьев пополз... Раненый... Съел ежа...
Завалился в канаву...
- Какую еще канаву?
- В воронку от пятитонной бомбы, - подсказываю я.
- Что? Это было вчера. - Мы оба вздрагиваем от командирского голоса
папы. - Сегодня, значит, не читали?
Вращаемся вокруг стола, как три Чаплина - один большой, два маленьких:
мы со спущенными штанами, папа - с ремнем. Все-таки у нас у всех киношное
воспитание, да? Не из книг, а из фильмов мы выросли... Книги, которые
приносил в дом папа, у меня до сих пор вызывают аллергию. У меня температура
поднимается, когда я вижу у кого-нибудь на полке "Повесть о настоящем
человеке". О! Папа мечтал бросить нас под танк... Он хотел, чтобы я
попросился в Афганистан... А если бы мне там отсекли ноги, как Алексею
Мересьеву, вот тогда его жизнь не зря. Он был бы счастлив! Он мог бы меня
расстрелять, случись война и нарушь я присягу. Комплекс Тараса Бульбы...
Папа принадлежал идее, он не человек. Но меня никак не удавалось
запрограммировать на войну... Или на щенячью готовность заткнуть собой дырку
в плотине, лечь пузом на мину... Я давил божьих коровок, на Сахалине летом
божьих коровок как песка. Давил их, как все, пока однажды не испугался: чего
это я столько маленьких красных трупиков наделал? Муська родила недоношенных
котят... Я их поил, выхаживал. Появилась мама: "Они что - мертвые?". И они
умерли после ее слов. Папа дарил мне военные фуражки... Но я никогда не
хотел быть мальчиком... Детский страх: мальчики все становятся военными и их
убивают... О! Как я хотел молочными зубами вгрызться в папины хромовые
сапоги, биться и кусаться. За что он меня - по голой заднице перед соседским
Витькой?!
Я не рожден для танца смерти... У меня классический ахилл, мне бы
танцевать в балете. Но папа служил великой идее, он был часть этой идеи. Как
будто трепанация черепа произошла... Все без штанов, но с винтовкой... Пора
сменить жанр... Там, где играли оптимистическую трагедию, сейчас разыграют
комедию и боевик. Ползет-ползет, шишки грызет... Угадайте, кто это - Алексей
Мересьев... Все, что осталось от папиной идеи, которая в страшной крови. Не
люди убивали друг друга, идея убивала. Идея-убийца... А папа? Он беспомощный
человек, совсем не готовый к старости, потому что в старости надо просто
жить. А он себя без той великой идеи не представляет... Ну, пусть бы кактусы
выращивал или спичечные коробки собирал? Сидит у телевизора: заседание
парламента - левые, правые, митинги, демонстрации... Папе нужен враг,
притаенный, замаскированный, нужна борьба, иначе жизнь утрачивает смысл,