"Светлана Алексиевич. Зачарованные смертью" - читать интересную книгу автора

Из рассказа соседки Марии Тихоновны Исайчик.
"Ходят люди, чужие люди... Что вам надо? Горел человек на своей грядке
с огурцами... Облил голову ацетоном и зажег спичкой... Под вишенкой...
Лежал, голова желтая... Чужие люди, что вам надо? Всем на смерть посмотреть
охота. У нас в деревне, когда я еще молодая была, жил старик, он любил
смотреть, как умирали дети... Не сумасшедший, нормальный, жена и свои дети у
него были, в церковь ходил. Долго жил...
Где счастливые люди живут? Обещали, что они после войны будут... Всю
жизнь ждала счастья, лучшей жизни, маленькая ждала, в девках, старая.
Подожди-потерпи, да подожди-потерпи. Восемьдесят лет живу, уже сорок лет
одна, никого у меня на всем белом свете. Иконка в углу и песика держу, чтобы
было с кем разговаривать, слова не забыть. Бог дал человеку и собаку, и
кошку... И дерево, и цветы... Чтобы человек радовался, чтобы ему жизнь
длинной не показалась. А мне все надоело, даже как пшеница желтеет...
Наголодалась за свою жизнь так, что больше всего любила глядеть, как хлеб
сеют. Подожди-потерпи, да подожди-потерпи... Жизнь прождали... Терпел-терпел
человек, да не вытерпел... Во как! Унесли на кладбище, и что осталось? Две
комнаты в бараке, одна грядка, красные грамоты и медаль "Победитель
социалистического соревнования". И у меня такая медалька лежит... Нас тут
пять семей в этом бараке, после войны его поставили, селились молодые на
год-два, а всю жизнь прожили. У каждого - две комнатки, сарайчик и грядка...
Во заработали! Разбогатели! В две смены, без выходных... Молодая была,
сильная. И молотила, и пахала, и косила. И лес валила, и шпалы на себе
тягала. О-о-о!
Барак старый, дерево сухое... Все сгорели бы, до камня... Пожалел,
подумал о соседях... Записку написал, положил на видное место: "Воспитывайте
внуков. Прощайте". И пошел в огород, подальше от дома... На свою грядку...
Никогда о смерти не говорил. На лавочке сидит, молчит. На поезда смотрит.
Составы день и ночь стучат-стучат...
"Скорая" приехала, на носилки его кладут, он сгоряча встает, хочет сам
идти.
- Ты что, Саша, сотворил? - до машины с ним шла, провожала.
- Устал жить. Сыну позвони. Пускай в больницу придет.
Он еще разговаривал. Пиджак обгоревший, черный, а плечо белое, чистое.
Костюм новый надел, похоронить потом не было в чем. Купи сейчас костюм...
Пять тысяч! Со сберкнижки снял, положил на стол деньги... Всю жизнь собирал,
копил... На ботинки ему хватило и на венок... Во как!
Под вечер он это надумал... После ужина... Я чай попила... И слышу
крик... Кто кричал? Не скажу. Подбежала, он не кричал, а тот парень, который
его тушил, кричал, хватал с веревки мокрые мои тряпки (я днем постирала) и
бросал на него. Чужой парень, шел мимо и видит: человек горит... Сидит на
грядке, сгорбился и горит... Молчит... Так потом нам и рассказывал: "Молчит
и горит".
Под утро он в больнице умер... Привезли, и тогда я увидела, что голова
сожженная, и руки... Руки у него золотые! Как он еще со мной тогда
разговаривал, когда его на носилках несли? До последней минуты не хотел
жить... Не старался... Так потом нам и передали... Милиция приезжала... Но
что я им скажу, как и вам? Тоска в человеке жила, печаль... Слышите? Поезд
гудит... Московский... Брест - Москва... Мне и часов не надо... Встаю, когда
варшавский крикнет - шесть утра. А там минский, первый московский... Утром и