"Светлана Алексиевич. Зачарованные смертью" - читать интересную книгу автора

- Тогда скажи: где здесь сортир?
Кажется, я сошел с ума... Что я рассказываю? Я устал... (Долго молчит.)
...Первого большевика я услышал в своей деревне. Молодой студент в
солдатской шинели. Он выступал возле церкви, на площади:
- Сейчас одни ходят в сапогах, другие - в лаптях, а когда будет
советская власть, все будут одинаковые.
- А что такое советская власть? - кричат мужики.
- А это будет такое прекрасное время, когда ваши жены будут носить
шелковые платья и туфельки на каблуках. Не будет богатых и бедных. Все будут
одинаковые. Всем будет хорошо.
Моя мама наденет шелковое платье... Моя сестра будет ходить в туфельках
на каблуках... Разве можно не полюбить эту мечту? За большевиками пошли
бедные люди, неимущие. Их было больше.
Вам это интересно? Тогда слушайте дальше.
Первого красноармейца увидел через год. В восемнадцатом. В нашу деревню
приехал продотряд, забирать хлеб у кулаков. Кулаки хлеб не отдавали, прятали
и жгли. Я уже был комсомольцем. Мне сказали: Красная Армия голодает,
советская власть голодает, Ленин голодает, ты должен помочь. Мне пятнадцать
лет. Я уверовал! Ночью мы следили за теми, кто побогаче, сторожили. Ну, и я
выследил, что наш сосед, дядька Семен, сжег хлеб в лесу. Утром нашли то
место, еще земля теплая... Зерном жареным пахнет... Привели дядьку Семена...
Командир говорит:
- Под трибунал!
Никто не знал этого слова. Объяснили: скорый суд. Продовольственный
трибунал - суд за злостное укрывательство хлеба в тяжелое для советской
власти время. Приговор один - расстрел. Вечером дядьку Семена привезли на
телеге в лес и расстреляли. На том самом месте, где еще хлебом пахло.
Мне было страшно. До этого я не видел, как расстреливают людей... Но
Красная Армия голодает, Ленин голодает... Я был мальчишка...
Отряд уехал, и отец выгнал меня из дома:
- Уходи! Чтобы я тебя никогда не видел. Уходи из своей деревни. А то
убьют! И нас всех из-за тебя убьют.
Я уходил из деревни мимо кладбища, где лежал дядька Семен... Свою
первую жертву, которую я принес во имя революции, я оплакивал детскими
слезами. Но моя мама наденет шелковое платье... Моя сестра будет ходить в
туфельках на каблуках... Не только они, все будут счастливы...
Щелкает... Щелкает... Иногда мне кажется, что мой мозг взрывается. Или
там лента порвалась. Вдруг ничего не помню. Или начинаю вспоминать то, что
никогда не вспоминал. Не помнил. Тогда кадры крутятся-крутятся, как на
старой пленке. Немой кинематограф. Без голоса. Одни человеческие глаза и
лица. Чаще всего кони скачут... Так скачут, что вот-вот лопнет сердце...
Пока глаза не открою... Когда умерла моя вторая жена, я понял, что у меня
никого не осталось, кроме меня самого. Я сам себе друг, я сам себе судья, я
сам себе враг.
Ну верил я! Верил! Уверовал! Мы были фанатиками революции - мое
поколение. Мое восхитительное поколение! Только вот бессонница по ночам...
Нет, я восхищен своим поколением, восхищен его фанатизмом. Кто может
умереть? Только тот, кто готов умереть. И не будь нашего фанатизма,
выдержали бы мы? Стоп! Иногда я ловлю себя на мысли, что не разговариваю с
самим собой, а все время перед кем-то выступаю, тогда тихо себе шепчу: "А