"Светлана Алексиевич. Зачарованные смертью" - читать интересную книгу автора

ну-ка, слезь с трибуны!". Наверное, сейчас мне тоже надо слезть с трибуны?
Да?!
Не требуйте от меня логики. Я любил революцию. Какая красивая идея: все
будут братья, все будут равны. Будем вместе работать, все поровну поделим.
Вечная идея! Бессмертная! Лучшего ничего в мире не придумано с того времени,
как человек вылез из шкуры. То, что сейчас ругают как социализм, никакого
отношения к социалистической идее не имеет Но люди к ней не готовы, они еще
не совершенны. А мы были идеалистами. Моя бессонница... Заснул под утро...
Сон... Ребенок уже большой, тяжелый... Я несу его на руках... И мне
хорошо... Смотрю ему в лицо близко-близко, как богоматери смотрят на иконах
в глаза своим младенцам: я дядьку Семена несу... Кажется, закричал... Во сне
всегда кричишь без звука, как в бою... Перед боем... Сам себя не слышишь...
Я еще шашкой воевал, у казака мертвого забрал. А сегодня - космический век,
о "звездных войнах" пишут. И вы хотите меня понять? Когда-то Лев Николаевич
Толстой задумал написать роман об эпохе Петра I. Но бросил. И объяснил это
тем, что души людей того времени ему не понятны.
Может быть, моя жизнь получит смысл после смерти? Когда портрет будет
завершен?!
Вы думаете, что я так сразу - ремень на шею... В петлю... Нет, я
пробовал жить. Я уходил в "Дом ветеранов партии", как говорится, бежал в
свое время. Там и вправду время остановилось, там все живут прошлым, другого
ничего ни у кого нет. У меня выросли внуки, а у многих там их нет. Особенно
там много женщин. Меня женить хотели... (Смеется.) Если бы в доме снова
запахло пирогами, кто-то сидел бы у телевизора и вязал, я мог бы жениться.
Но там (это грустно) нет ни одной женщины, которая любила бы печь пироги.
Они служили революции, стране, им некогда было рожать детей, варить борщ,
печь пироги. Почему мне смешно? Я и сам такой. Мне трудно в старости, я
ничего не люблю, ничем не увлекаюсь. Сходил пару раз на рыбалку - бросил.
Шахматы с юности любил, потому что Ленин любил играть в шахматы. Мне не с
кем играть в шахматы. Может, надо было остаться там, там все играли в
шахматы. Я бежал... Хотел умереть дома... Могу я себе позволить за всю жизнь
одну-единственную роскошь - умереть дома?!
Сначала я был ленинец, потом сталинец. До тридцать седьмого я был
сталинец. Я Сталину верил, верил всему, что говорил и делал Сталин. Да,
величайший, гениальный... Вождь всех времен и народов... Сейчас и сам не
понимаю - почему я в это верил? Сталин - необъяснимая вещь, еще никто его не
понял. Ни вы, ни мы. Сталин приказал бы: иди, стреляй! И я пошел бы. Сказал:
иди, арестовывай! И я пошел бы. Тогда, в то время, я сделал бы все, что бы
он ни сказал. Пытал, убивал, доносил... Это необъяснимая вещь - Сталин.
Шаман! Колдун! Я и сам сейчас в недоумении: неужели бы арестовывал,
доносил?! Выходит, что палачи и жертвы получались из одних и тех же людей.
Кто-то нас выбирал, тасовал... Где-то там, наверху...
Я перестал верить Сталину, когда врагами народа объявили Тухачевского и
Бухарина. Я видел этих людей. Я запомнил их лица. У врагов такие лица не
могли быть. Так я тогда думал. Это были лица людей, которых не требовалось
сортировать, улучшать, от которых не надо было освобождаться, чтобы остался
чистый человеческий материал, как отборное зерно для невероятно прекрасного
будущего. Ночью, когда мы оставались одни, моя жена, она была инженер,
говорила:
- Что-то непонятное творится. У нас на заводе не осталось никого из