"Патрик Александер. Смерть раненого зверя с тонкой кожей " - читать интересную книгу автора

Котиадиса, к которому сразу же присоединился Эббот.
- Это не было частной беседой, - сказал он. - Я никогда его раньше не
встречал. Мы просто разговорились за выпивкой.
- Держу пари, ты за нее платил, - заметил Котиадис. - Он скуп, как
кошачье дерьмо.
- Давай я и тебя угощу, - ответил Эббот.
Котиадис попросил темное. Эббот рассказал ему ту же историю, что и
Осборну, о том, что ищет работу в Лондоне. Котиадис посоветовал обратиться в
"Савой", где, как он слышал, требуется ночной штат. Он оказался приветливым,
дружелюбным молодым человеком и охотно рассказывал про свой дом на Кипре,
про работу под началом ненавистного Осборна, про отель и именитых гостей,
включая, конечно, Президента и его любовные похождения.
Любимицей Его Превосходительства была крупная улыбчивая темнокожая
девушка по имени Дорис, которая ошивалась в одном из баров на Брюер-стрит.
- А что в ней такого особенного?
Котиадис пожал плечами.
- Она может трахаться без подогрева в любое время суток - в два, три,
четыре часа утра. Нжала самый неистощимый на выдумки сексуальный маньяк, его
никто не выдерживает. А эта красавица никогда не могла отказаться от денег.
- А кто может?

* * *

Министр уехал из своего офиса днем и отправился в Королевскую
Марсденскую больницу, где в палате, заваленной цветами, тихо и безнадежно
умирала от рака его жена. После этого он намеревался навестить квартиру на
Фулхэм Роуд.
Он сидел у кровати жены, пытаясь придумать, что сказать и стараясь на
нее не смотреть. Ее лицо было серого цвета, она была болезненно худой и
вялой от анестезии. На запавших глазах супруги, как ему казалось, лежала
печать смерти. Ее когда-то блестящие черные волосы, предмет ее гордости и
украшение, были теперь серыми и ломкими.
Ее звали Роуз (как у Шекспира - "Ее лицо, как роза, а губы, как цветок.
Когда-то. О да, когда-то. Много лет назад"). Он вспомнил и другие моменты из
прошлого и на минуту почувствовал горькое сожаление; прочистил горло,
высморкался и постарался быть мужественным. Когда-то политик ее любил, хотя
большая часть этой любви была обязана деньгам отца Роуз (она была
единственным ребенком в семье промышленника). Справедливости ради, нужно
сказать, что в те годы министр и не осознавал, какую большую роль в этой
любви играли деньги. Это была, не больше и не меньше, обычная склонность
человека к самообману.
У нее были небольшие сексуальные потребности, поэтому он всегда
развлекался с другими женщинами, впрочем, всегда следя за тем, чтобы она об
этом не знала (при этом думая не только о деньгах). Время от времени ее
взгляд или сказанное слово заставляли его задумываться, а не знает ли она.
Но министр не хотел выяснять этот вопрос, всегда ускользал от него или
обходил его со змеиной мягкостью, до совершенства отточенной за годы в
Палате Общин.
И теперь он сидел в утопающей в цветах комнате, скованный
воспоминаниями, и неуклюже пытался поддерживать разговор.