"Анатолий Алексин. Ночной обыск " - читать интересную книгу автора

некуда! "Хозяин" вдохновлял его, дарил ему способность все вынести.
Единственное, чего он не ждал от "хозяина", это пощады в случае ошибки или
малейшего промаха. Он считал такую беспощадность справедливой, оправданной.
Он верил "хозяину" больше, чем моему отцу, без которого не мог обходиться...
И даже, чем маме, не только во внешние достоинства которой (я это видела!)
был влюблен. Нарком не обладал такими достоинствами, и он им изумлялся - то
восхищенно, то, мне казалось, завидуя, но всегда осмотрительно. Даже когда
возражал маме. Впрочем, и сама мама никому не верила так, как наркомовскому
"хозяину". Она не произносила слово "хозяин", но могла бы, я думаю,
произнести слово "властитель" - дум и надежд.
Нарком сутками стремился к одному и тому же: сделать так, чтобы
"хозяин" не имел претензий и был полностью удовлетворен. Это значило для
наркома, что им полностью удовлетворен народ, удовлетворена Родина.
И комкор думал так. Сталин, народ, Родина - для него это было одно и то
же. Как для наркома... И как для мамы... Об отце я этого сказать не могла.
- Хозяин? - произнес он как-то. - Интересно, нравится ли ему самому
такое... прозвище?
- Прозвища бывают у школьников! - возразила мама.
Она боролась с моим тщеславием, с моим стремлением казаться выше, чем я
была. "Длиннее, - заступился как-то отец. - Еще Наполеон подчеркивал разницу
между понятиями "длиннее" и "выше". Мама терпеть не могла тиранства и
самовластия, когда речь шла о людях. Но его (его одного!) она в людях не
числила. Он, по ее убеждению, не мог подчиняться земным законам. И его можно
было называть так, как никого другого называть было нельзя.
В глубь споров своих родителей я проникла только сейчас. Но осознание
это, как здание из кирпичей или блоков, сложилось из детских воспоминаний. Я
не помню многих мелочей и событий, происшедших совсем недавно, но все, что
происходило тогда, не замутняясь, остается со мной. То ли мозг был до
примитивности здоровым, не тронутым даже приметами склеротических изменений?
То ли сами первые впечатления обладают здоровьем и долголетием? А может, и
то и другое?

Отец написал письмо. И один подписал его. И сам отправил. Даже отнести
на почту запечатанный конверт он не доверил маме: а вдруг бы она тайно
вскрыла и добавила свою подпись?
"Танюшу пожалей". Я не поняла тогда, что это значит...
"Ведь не могли же тех двоих просто так взять и арестовать?" -
размышляла я. Но внезапно споткнулась об эту мысль: она почти слово в слово
повторяла сомнения, высказанные старичком-химиком. Да, именно им... И все же
в чем-то он виноват? Думая так, я, как это ни стыдно, испытывала успокоение:
раз мои родители в отличие от старичка ни в чем не виноваты, им ничего и
грозить не может.

"Виноватые" стали обнаруживаться и в нашем доме. Мама в полный голос
называла их "без вины виноватыми".
- Александр Николаевич Островский придумал этот афоризм для других
ситуаций, - поправил ее отец. - Вот при тех ситуациях ее и употребляй. А так
не надо... Танюшу пожалей.
Я опять ничего не поняла. "Значит, - думала я, - в чем-то хоть немного,
но соседи по дому все же грешны..." Эта мысль казалась мне спасительным