"Анатолий Алексин. Ночной обыск " - читать интересную книгу автора

забудешь?
Мама строго звала меня Таней, даже этим как бы воспитывая и подтягивая.
А отец звал Танюшей.
- Ты все продумала? Это не будет выглядеть... вызовом? - выверяя свои
опасения, спросил отец.
- Вызовом кому? Тем, которые делают вид, что жестокостью утверждают
добро?
- Эти самые "те" пока еще обладают правом незваными приходить по ночам.
И сутками рыться в чужих вещах, письмах... в чужих жизнях.
- Испугался?.. Вот этого они и добиваются! - вспыхнув и сделавшись
вызывающе красивой, воскликнула мама. - Породить ужас и всех им сковать. Но
со мной у них ничего не получится.
- Хорошо... Про Надю я не забуду. Можешь не волноваться.
- Хочу, чтоб и вы с Таней волновались по таким поводам!
- Обещаю тебе волноваться... Пока, как говорил мой дальний, заброшенный
родственник. Теперь и в самом деле заброшенный судьбой неизвестно куда!
"Пока..." Холодея, я поняла, что имел в виду отец.
И одновременно (в который уж раз!) убедилась, что мама была не просто
храбрее нас, а была безогляднее: никакие опасности не заставляли ее
отступиться. Теперь вот от Нади с пятого этажа, отца которой уже официально
в газетах объявили врагом народа. Я знала этого деликатного человека,
который здоровался со мной столько раз в день, сколько встречался. Слово
"враг" не могло иметь к нему отношения. Но кому-то понадобилось, чтобы
имело... "Зачем?!" - терзала я себя безысходным недоумением с того утра,
когда, оглядываясь по сторонам, мне сообщили, что ночью "взяли с пятого
этажа".
Надя заняла мое место между отцом и шофером. Это не уменьшило ее горя,
но немного облегчило нашу совесть.

После ареста старичка-химика, выражавшего уверенность, что просто так
никого за решетку бросить не могут, нарком и комкор перестали бывать в нашем
доме.
- Боятся, чтобы их не объявили создателями вражеского центра со штабом
в этой квартире?
Мама задала отцу вопрос, не требующий ответа. Но он все же ответил:
- Что касается наркома, то он так занят, как никогда.
- Еще бы: половину наркомата пересажали, приходится потеть за всех
выбывших.
- Он и раньше потел с утра до утра. А ты... если не жалеешь себя, то
хоть пожалей Танюшу.
Мама неожиданно, что с нею случалось, обмякла. Но так явно и
обессиленно, как прежде не бывало...
- Если и можно наступать себе на горло, то ради детей. Я учту твою
просьбу.
Мама сникла... Причиной того были не одни лишь застенчивые отцовские
просьбы: семь квартир в нашем доме не только посетили ночью, без
приглашения, но и замуровали сургучными печатями. Попасть под такие печати
было страшней, чем под любую бомбежку: там хоть родные люди страдали вместе,
а печать означала, что родные разлучены, быть может, никогда не увидят друг
друга... и никогда друг о друге ничего не узнают.