"Анатолий Алексин. Ночной обыск " - читать интересную книгу автора

Надиного спасения:
- Пока я сочиню свое письмо и передам его в верные руки, напиши письмо
ты, Надюша. И я передам его в те же руки!
- Какие руки? - спросила я.
- Это тайна. Но я вам ее открою. - Мама вернула штепсель в розетку,
чтобы постоянно гневавшийся голос радио перекрыл ее голос. - Оказалось, что
отец одной из моих студенток преподаватель математики... в той самой школе,
где учатся дети товарища Сталина. Их отец, несмотря на великую занятость,
регулярно расписывается в дневниках. Такая вот характернейшая деталь! Я
попрошу передать наши письма его детям... Сначала твое, Надюша, а после -
мое. Кстати, покойную жену товарища Сталина, как и жену Владимира Ильича,
звали Надей. Их жен звали одинаково. Не символично ли это? Так что... твое
имя будет ему приятно. - Тогда мы еще не знали, что жена вождя не ушла из
жизни, а вырвалась из нее. - И кроме того... Письмо ребенка из рук ребенка
он примет с особым доверием!
- А что... я должна написать? - опять нервно, автоматично задрожавшим
голосом спросила Надя.
- Начни так: "Лучшему другу детей - Иосифу Виссарионовичу..." Фамилии
не надо. Так будет сердечнее.

Мама редко меняла решения, потому что сперва много раз молча
высказывала их самой себе, педантично при этом корректируя, совершенствуя, -
и лишь после этого делилась с другими.
Но были, оказывается, такие планы, которые она не могла обсуждать с
собою наедине. И меняла которые тоже вслух.
Через несколько дней она сказала, что лучше оба письма передать по
высочайшему назначению одновременно: он тогда и получит их в один день.
Письма как бы дополнят друг друга - и он поймет, что кто-то коварно пытается
лишить его опоры, лишить самых преданных и самых необходимых ему
единомышленников. Ведь он-то знает, что эти истребляемые люди сутками не
разгибались, безжалостно изнуряли свои умы и физические силы, чтобы
воплотить в реальность его грандиозные замыслы и превратить нашу страну в
державу.
Мама говорила нарочито официальным, газетным языком, хотя и такое, чего
в газетах публиковать не могли. В ином стиле о нем высказываться было не
принято. Заметив усталость на моем лице, мама объясняла:
- В письме я выразила все другими словами. Такими, что он поверит
каждому из них! Вам читать я не стану: пусть он прочтет первым. Это - для
его глаз, для его мудрости...
Я не обиделась: то, что предназначалось для его глаз, естественно, не
могло предназначаться для наших ушей.
- Ну а свое письмо, Надюша, ты нам с Таней уже доверила. И ты знаешь,
что я подсказала тебе всего лишь пять слов: "Лучшему другу детей - Иосифу
Виссарионовичу..." Все остальное - твой собственный голос... И он услышит
его. Теперь уж я совершенно уверена, что услышит.
С той минуты Надя переменилась. Чем безысходней положение человека, тем
доверчивей цепляется он даже за призрак надежды. А тут не было призрачности:
мужчина, которого дети Учителя называют учителем, взялся передать письма!..
К Наде вернулась способность думать о ком-то, кроме своих родителей. О
чем-то, кроме их и ее несчастья.