"Валерий Алексеев. Стеклянный крест" - читать интересную книгу автора

что я у нее родился не такой? А как славно, как спокойно и просто было
лежать рядом с нею, чувствуя нездоровый жар ее худеньких плеч, особенно
горячих оттого, что они были лунно белы и чисты, без единой родинки, без
единой отметинки, без единого темного пятнышка, даже кончики грудей ее были
едва обозначены бледно-палевыми кружочками обманчиво безжизненной кожи.
Волна дикого, звериного, совсем не сыновнего счастья окатила меня, поволокла
за собой, и я даже заплакал от бессилия: это Анюта ко мне подкралась,
обхватила за шею, прижала лицо мое к своей нежной груди - и с затаенной
радостью шепчет: "Скоро, миленький, скоро, надо еще потерпеть!"
Нет! Не хочу! Я заскрипел зубами, сам при этом видя как бы со стороны
свой ощерившийся рот и волосатые кулаки, прижатые к волосатой груди, - и
вдруг замер, потому что в дверь ко мне постучали.

2.

Да, в фанерную пустотелую мою дверь постучали. Четко, аккуратно, хоть и
несильно, с каким-то стариковским акцентом: "Так-так-так". Я лежал,
перебирая варианты: что за посторонний завелся в моей квартире? Анюта входит
ко мне без стука, Гарик уехал в Германию, а больше деликатничать у нас
некому. Значит, я не дома? Но в больницах, насколько мне известно, тоже не
принято стучать. Вот почему я не спешил откликаться: нужен кому-то -
постучат еще раз.
Но за дверью было тихо. "Плетцлихь, плетцлихь..". - выговаривала в
отдалении вода. Мне стало жутко: что, дождался? доигрался с самим собой? Вот
войдет сейчас огромный, волоча за спиной осиянные крылья, - и вперит в тебя
беспощадный взор. Что за чушь, сердито сказал я себе. Если это Он или же
один из посланных Им - что Ему мои фанерные двери?
Тут меня осенило, что негоже принимать гостя, кем бы он ни оказался, в
позе поверженного демона. Я пошарил руками обочь и нащупал холодный и
гладкий пол. Упершись в него ладонями, я резко поднялся - видимо, слишком
резко, потому что голова моя пошла кругом и перед глазами замелькали красные
и зеленые пятна.
Между тем стук повторился, такой же четкий, только понастойчивее,
упрямый старческий стук. Кто-то был уверен, что я не сплю, - или явился с
намерением поднять меня хоть из гроба.
- Да войдите, чего там, - сказал я нарочно слабым голосом
выздоравливающего.
Дверь открылась не сразу, у меня еще хватило времени провести руками по
своему телу от плеч до колен и убедиться, что я достаточно прилично одет. На
мне были старые домашние джинсы и поплиновая рубаха с высоким, твердым и
очень большим воротником. Выходя к гостям, я обыкновенно надевал эту рубаху:
ворот ее хоть в какой-то мере скрадывал, скажем мягко, специфику моей фигуры
и помогал людям поскорее свыкнуться с мыслью, что вот к ним вышел урод.
Когда я в первый раз надел ее, тогда еще нежно-кремовую, с невыцветшими
мелкими цветочками, и явился на работу, лаборантка нашей кафедры Мэгги
воскликнула: "О, Евгений Андреевич, как вы сегодня нарядны!" И было в ее
лице при этом что-то очень блудливое. Впрочем, я давно уже к этому привык.
Видите ли, такие, как я, не имеют права рассчитывать, что люди при них будут
держаться естественно, простые приветливые слова "Вы сегодня неплохо
выглядите" в применении к нам звучат двусмысленно: а когда такие, как я,