"Михаил Алексеев. Карюха (Дилогия - 1) " - читать интересную книгу автора

- Ну ты, нишкни, коли ничего не смыслишь. Без тебя решу!
Что он там решил, мы тоже не знали. После перепалки мать, конечно,
уступила, и теперь разговор их перешел на шепот и принял мирный характер -
давно голос и слова отца не были такими добрыми и ласковыми. Мать,
спрятавшая было узелок в сундук, вернулась еще раз и снова достала его.
Опять принялись считать и пересчитывать деньги. Отец при этом коротко
кашлял, а мать шумно вздыхала. Рублишки были выручены прошлой осенью за
телку, и мать берегла их на приданое Настеньке. Боясь, как бы кто из нас не
прикоснулся к ним неосторожно, пересчитывала на дню три раза и вздыхала так
же вот, как этой ночью. Совсем недавно она прибавила к ним еще червонец -
продали на базаре в Баланде большой жбан конопляного масла. Один только раз
нам, ребятишкам, удалось полакомиться им. Густое, темно-зеленое, вкусное
само по себе, оно было очень душистым и оттого вкусным уж сверх всякой меры.
Помимо названного червонца, была еще какая-то мелочь, но отец взял ее и
купил в долгую дорогу мерзавчика и потом честно признался в этом матери - та
и слова не сказала, вздохнуть, правда, вздохнула. Днями узелок материн
должен был бы пополниться. За голландкой который уже день стояла большая
кадушка и целыми сутками кряхтела по-старушечьи. В кадушке зрело нечто
такое, от чего разум наш может помутиться, а душа повеселеть на малое хотя
бы время. Самогон готовился также к продаже.
Утром, взяв из узелка не три, а только два червонца, отец, не
позавтракав, ушел. Не было его долго. Мать все выглядывала в окно, не идет
ли, и почему-то часто становилась на колени перед образами. "Пресвятая
богородица, пожалей нас, спаси и помилуй", - чуть внятно произносили ее
сморщенные, сухие губы. Я давно заметил, что при всех превратностях судьбы
мать обращалась за помощью не к богу, а к божьей матери, как вот теперь.
Вероятно, в тот день пресвятая была занята какими-то другими важными делами
и не вняла материным мольбам.
Отец вернулся мрачнее мрачного. Не сразу вошел в избу. С беспокойным
оживлением осмотрел двор, похлопал по Карюхиной шее. Потом постоял среди
двора в раздумье и, приняв, видать, окончательное решение, быстро направился
в дом. Ни слова не говоря матери, молчаливо и тревожно стоявшей у печки,
почти вбежав в горницу, раскрыл сундук и забрал последнюю десятку. Чтобы не
слышать жениного протеста и не видеть ее слез, он угнул шею по-бычьи и так
выскочил на улицу. На этот раз вернулся необыкновенно быстро. Снова обежал
весь двор. Вывел Карюху из хлева, прогнал несколько раз по кругу, привязал
покрепче за верею и долго охаживал рукою, бормоча при этом что-то очень
ласковое в Карюхино ухо, которым та все время вспрядывала. Так, пожалуй,
охаживают лишь девку, для которой отыскался наконец подходящий жених,
суливший счастье не только самой невесте, но и всем ее сродственникам. И
все-таки на лице отца лежала печать крайней озабоченности. Из всех вопросов,
ежедневно выстраивавшихся перед ним длиннейшей очередью, был теперь один,
главный и решающий: "Примет ли Карюха серого?" Деньги хозяином взяты
наперед, за отцом остался лишь магарыч, который условились справить после
того, как Карюха подпустит жеребца и когда можно с определенной толикой
оптимизма заключить, что все кончилось хорошо.
Войдя в избу, отец торопливо скомандовал:
- Поджарь, мать, картошки с салом. Скоро будут.
В избе все ожило. Мать побежала к погребу. Мы, братья, выскочили на
улицу и, забравшись кто на плетень, кто на завалинку, а я даже на крышу