"Михаил Алексеев. Карюха (Дилогия - 1) " - читать интересную книгу автора

чтобы "пропустить маленькую после баньки". Согласитесь сами, осчастлививший
вас однажды человек имел основание пользоваться у вас вот хоть таким малым
благорасположением.
Моих родителей - мать в первую очередь - несколько смущало одно, может,
не столь уж важное обстоятельство: кум Михайла редко жаловал к нам один, ему
непременно требовался компаньон сверх моего отца, который по нужде
превратился в собутыльника своего благодетеля. Чаще всего Михайла
прихватывал с собой Спирьку, тощего мужичка и законченного пьянчужку.
Поскольку тот, о ком идет речь, и по сию пору жив, я не называю его
собственным именем, а употребляю вымышленное.
Само собой разумеется, что на зыбкой почве пьянки у Спирьки
(уменьшительное от Спиридона) бывало множество прелюбопытных приключений.
Однажды я случайно оказался свидетелем одного из них.
Поутру, завидя, что кооперация открылась, - а он, похоже, ждал такой
минуты с нетерпением великим, - Спирька прямиком устремился туда. Содрогаясь
всем своим претощим телом и клацая зубами (тот случай, когда говорят: зуб на
зуб не попадает), он долго негнущимися, плохо подчиняющимися пальцами рылся
где-то за ошкурком ватных своих штанов, тех самых, которые были замечательны
хотя бы уже тем, что не снимались ни при какой погоде: ни при
сорокаградусном морозе, ни при сорокаградусной жаре. Держались они
неуверенно, потому как тазобедренная кость их владельца была чрезвычайно
узка. Так вот, отыскал он за ошкурком рублевку, с трудом, соблюдая
величайшие предосторожности (не ровен час порвется), расправил, распрямил
ее, до того потертую и полинявшую, что банковские знаки едва проступали, и
положил на прилавок перед продавцом:
- Максим, налей, милай...
Продавец наполнил стакан на три четверти - сколько полагалось. Не
надеясь на одну правую руку, Спирька поспешил к ней на помощь левою. Схватил
стакан в пригоршню и, не теряя ни мгновения, понес ко рту. Поторопился ли
он, спутал ли дыхание, но вылитая в глотку водка мощною струей вырвалась
обратно и оказалась на полу. Охваченный бурным приступом кашля, обливаясь
слезами, Спирька силился что-то сказать, но не мог. Когда оправился малость
от потрясения, хорошенько, всласть выругался и подвел под свое несчастье
социальную базу:
- Глянь, Максим... вот ведь Михайлу, поди, не вырвет, потому как
богатый! А на нас, бедняков, разрази нас всех громом, все шишки валятся!..
Слова Спирькины были справедливы, очевидно, в отношении кого угодно из
малоимущих, но только не его самого, ибо при любом социальном устройстве
Спирька оставался бы на грани полного обнищания, поскольку пропивал не
только последние деньжонки, но и все, что можно было умыкнуть из дому и
продать. Винить в этом какую-нибудь власть было бы в высшей степени
несправедливо.
Тем не менее Спирькино лицо было несчастным. Этот ли его вид, горячая
ли речь подействовали на продавца, но тот налил - уже в долг, который не мог
быть возвращен ни при каких обстоятельствах, - еще стакан и опохмелил
беднягу.
Вот этого-то Спирьку и приладился прихватывать с собою Михаила, когда
направлялся к нам пропустить лампадку. Гостечки - я видел это - с какого-то
времени сделались невыносимы для матери, но она не знала, как от них
избавиться. Впрочем, знать-то знала, да боялась мужниного гнева. Страдания