"Михаил Алексеев. Карюха (Дилогия - 1) " - читать интересную книгу автора

Карюхиной дочери - будущей рысачки. Были тут и Зорька, поскольку жеребенок
родился на заре, и Звездочка, поскольку на лбу его едва проступало крохотное
белое пятнышко, и Голубка, поскольку рано или поздно цвет его станет
голубовато-серым.
- А не назвать ли Майкой, а? Родилась ведь в мае, а? Теперь уж я не
помню, кому принадлежала эта мысль, он она всем понравилась. Так и нарекли
нашу красавицу - Майка. После этого с чувством честно и до конца
исполненного долга все направились в избу - к столу. Во дворе остался один
я. Теперь без всяких помех я мог сколько угодно и с любых точек глядеть на
Майку и предполагал даже рискнуть и погладить ее по крутой шее. Я знал, что
не уйду со двора до самой ночи.
За столом расселись, как во время крестин.
- С новым у вас счастьем! - провозгласил непьющий дед Михаил и только
потрогал наполненный и для него стакан самогону.
- С новым счастьем! С новым счастьем! - послышалось отовсюду.
Особенно торжествен и величав, если только позволяла быть величавым его
невзрачная фигурка, был Спирька. Он держался так, словно был главным
виновником счастливого исхода давно задуманного предприятия. Михаила был
снисходительно сдержан и тихо важен, как в день свидания Карюхи с его
Огоньком. Кто-кто, а он-то уж был совершенно уверен, что только ему одному
наша семья обязана таким великим праздником. Немного странно держался обычно
веселый и добродушный дядя Петруха. Не шумел, не верховодил за столом, как в
прежние времена, а притих, пришипился, грустно задумавшись. Чувствовал, что
завидует брату, и это было для него и ново и гадко, и, главное, он ничего не
мог поделать с собою.
Рождение Майки разом отодвинуло его куда-то далеко от среднего брата,
ибо они теперь были уже неравны: Петр Михайлович с большой своей семьей
оставался с одной Буланкой, от которой вряд ли можно ожидать потомства. У
Николая Михайловича через каких-нибудь полтора года будет еще одна лошадь -
и какая лошадь! Незримая черта - "кто, сколько и чего имеет", - которая
прежде и в прямом смысле была невидимой, вдруг стала угрожающе расширяться и
сделалась физически ощутимой до жутковатого озноба.
Поймав подымающегося в себе зверя, дядя Петруха попробовал укротить
его; сделав над собою усилие, он закричал:
- С новым счастьем тебя, братуха! И тебя, Фроська!
Но Петр Михайлович явно запоздал со своей здравицей. Да и голос его был
ненатурален, неестествен и фальшив. Должно быть, он и сам понял это и
конфузливо примолк. Его все-таки поддержали, но недружными, разрозненными,
несогласованными и также ненатуральными выкриками. Смутившись и чтобы скрыть
это смущение перед людьми, дядя Петруха одним непостижимым рывком вылил в
себя полный стакан самогону - никто не успел даже проследить, как это
произошло, а ведь ему пришлось для этого по-птичьи запрокинуть голову, и так
высоко, что нечесаный, клочковатый клинышек жиденькой бороды глянул под
прямым углом в потолок, и только уж потом влить в себя милую его сердцу
чарку.
Павел, тот держался спокойнее и ровнее. Но и на его лице что-то не
виделось большой радости.
Майка ничего про то не знала. Убедившись, что длинные, неуклюжие ноги
нисколько не мешают ей держаться на земле твердо и основательно, первое, что
она сделала, так это высоко подбросила зад, вскинула выше себя копыта и