"Юз Алешковский. Рука (Повествование палача)" - читать интересную книгу автора

требовали более полного слияния литературы с жизнью. Им пришлась по вкусу не
призрачная кровь выдуманных персонажей, а теплая реальная кровушка наших
подследственных - "мерзких злодеев, потерявших человеческий облик при
подготовке зверских покушений на своих вождей и их политические идеалы".
Процессы, и открытые, и закрытые, воспринимались вождями и временно
остававшимися на свободе зрителями, как грандиозные спектакли, где
недостаток шекспировских страстей и глубины художественной мысли
компенсировался разыгрываемой в реальности завязкой, реальными
запирательствами, реальным напором представителя обвинения, вынужденными
признаниями и восстановленными в леденящих душу диалогах судей и подсудимых
подробностями эпического преступления. Затем кульминация и финал.
Вы совершенно правильно отметили, гражданин Гуров, что и вожди, и
зрители при этом не просто находились в зале, со стороны, по-зрительски
переживая разворачивавшееся на их глазах действие спектакля - нет! Они тоже
были его персонажами, они идентифицировали себя не без помощи самовнушения,
гипноза и пропаганды с Силами Добра, одолевающими при активной поддержке
славных чекистое - рыцарей революции, гнусные Силы Зла. Гнусные, не
гнушавшиеся никакими средствами, коварные и вероломные Силы! Вот тут-то мы,
неизвестные прозаики и драматурги, постарались! Сами подследственные иной
раз искренне восхищались сочиненными лично мной коварными интригами,
поворотами сюжета и чудесной технологией заговоров и диверсий. Позвольте
похвастаться: это я придумал пропитывание штор и гардин в кабинетах
руководителей различными ядовитыми веществами, поставлявшимися врагам народа
царскими химиками и международной троцкистской агентурой. Простите,
отвлекся...
Короче говоря, аппараты следствия и суда так умело создавали иллюзию
смертельной опасности для честных большевиков-сталинцев, что с потрохами
поглощенные зрелищем, они уже не замечали алогизмов поведения подсудимых,
грубых натяжек в материалах дела, висельного юмора господин Вышинского и его
псарни, абсурдных самооговоров и шизоидных последних слов. Они ничего не
замечали, В горлах ихних клокотал утробный хрип: "Возмездия! Смерть
сволочам! К стенке проституток! Руки прочь от нас, от наших фабрик и
колхозое!" И кровушка лилась, возмездие свершалось, оно было реальным, его
можно было потрогать лапкой, но я лично замечал, как за ощущение полной
реальности возмездия, собственного спасения и торжества справедливости наши
высокие заказчики, наши меценаты, наши вожди расплачиеались реальностью
проникшего в их души страха.
В этом смысле Сталин был на голову впечатлительней остальных своих
урок. Гениально вживался в сюжет, соответствовал эмоционально его развитию,
холодел, негодовал, бледнел, впадал в ярость, бросал в помойку милосердие и
великодушие, обижался, говнился, усиливал охрану, вскакивал во время
антрактов между судебными заседаниями с постели, трясся от страха, боялся
жрать сациви и лобио и наконец сдержанно докладывал на очередных толковищах
о ликвидации групп, блоков и оппозиций. Отдыхал же он душою в личном
кинозале на "Александре Невском ", "Веселых ребятах", на "Ленине в Октябре"
и "Человеке с ружьем"... Так и быть, гражданин Гуров, удовлетворю немного
ваш интерес к личности... Очень любил балет. Брал с собой в ложу пару палок
чурчхелы, пожевывал мякоть с орешками и смотрел. Ему, одуревшему от
полемики, нравилось, что балет бессловесен. Однажды на закрытом просмотре
"Лебединого озера" захохотал на весь зал. Зал, хоть и запоздало, но тоже