"Энна Михайловна Аленник. Напоминание " - читать интересную книгу автора

ту же сторону, иногда провожаю на поздний урок? Что делает человек, до
такой степени лишенный музыкального слуха, что наша братия, заводя песню,
умоляет его не подтягивать, ибо, перекрывая всех звучностью голоса, тянет
он всегда не туда, куда тянут все? Что же он делает? ..
Профессор с минуту интригующе молчит. Затем говорит, отчеканивая каждый
слог:
- Этот человек, ни разу доселе не посетивший оперного театра, при
полном аншлаге проникает в Мариинку, сидит рядом с Варенькой Уваровой и
слушает Собинова в "Лоэнгрине"...
...Как ему удалось? Минуточку терпения. Мне пришлось это выяснять куда
дольше. Собственно, с этого и начинается вторая, скоропалительная,
трагическая часть нашей истории. Сделаем передышку.
Не вставая, он открыл дверцу бара в книжном стеллаже, достал бутылку
французского вина (вчера прислано друзьями из Парижа) и какие-то
затейливые стаканы.
Мы молча, медленно пили легкое вино. Допив второй стакан, профессор
вооружился улыбкой. Ее можно бы сравнить с мефистофельской, если у
Мефистофеля во время раската "сатана там правит бал" улыбка могла быть
такой корректной.
Раскаты у профессора были неслышные, он начал свою вторую,
скоропалительную часть, улыбаясь этой корректной улыбкой и подчеркнуто
спокойным, корректным тоном:
- Недружеская, а более точно, предательская затея Коржина родилась в ту
секунду, когда он узнал от меня, что Варенька Уварова будет слушать
Собинова на галерке, на моем месте. Эта затея могла прийти в голову только
благодаря особому свойству его памяти. В нужный момент память как на блюде
подносила ему самые неприметные детали, казалось бы, ему неинтересные, не
замеченные им.
Я потратил много часов, пытаясь понять логику и механику его действий.
Конечно же он мгновенно вспомнил, как после лотереи мы встретились с ним в
университетском коридоре, как ко мне подошел студент из сытно обедающих
дома, знаменитый тем, что трижды, как теперь говорят, заваливал экзамен.
Студент, радостно помахивая билетом на "Лоэнгрина", спросил, какое мне
досталось место. Я ответил, что, если не ошибаюсь, двадцать седьмое.
"Отлично! У меня - двадцать шестое".
Память любезно напомнила Коржину об этом разговоре. Не теряя времени,
он разыскал студента, попросил уступить ему билет, за что - как я уже
постфактум узнал - обязался помочь найти верный способ усвоения знаний.
Таким образом, студент на четвертый раз сдал экзамен, а наш друг в
первый раз очутился в Мариинском театре, причем задолго до начала. Он
всегда, на все приходил задолго до начала, чтобы все начала начинались при
нем.
Как только появилась, села рядом с ним Варенька Уварова - это я знаю от
самого Коржина, - он ей сказал:
"Позвольте мне извиниться перед вами за многодневный шумный спор в
столовой. Виноват в этом я".
Да, приблизительно так он начал. А кончил вежливым укором в виде
сентенции о том, что нельзя молчать, когда безболезненно, одним своим
словом можно изменить положение к лучшему, как могло быть в данном,
частном случае.