"Энна Михайловна Аленник. Напоминание " - читать интересную книгу автора

Как же иначе? Изволь говорить "добровольный".
Думаете, эти рубли на армию шли? Черта с два! Участковые пристава на
них хоромами обзаводились, дорогие ковры, шелка, восточную посуду скупали.
Было в этом крае что скупать. В одном Самарканде - семьсот двадцать пять
мастерских. Вещи такой красоты выставлены - глаза разбегались. Не ищите,
не найдете теперь ничего подобного, разве что в музеях.
В шестнадцатом разбушевался здесь народ как никогда. Причин, как
видите, хватало. Последней каплей была мобилизация на тыловое военное
строительство - слово в слово передаю - "всего мужского инородческого
населения империи в возрасте от девятнадцати до сорока трех лет
включительно".
Тут пошло восстание за восстанием, стычка за стычкой. Везде запахло
кровью. В одном месте поднимались против царя. В другом - против поборов.
В третьем - против баев. Муллы изо всех своих сытых сил натравливали
мусульман на православных, звали растерзать всех русских до единого.
Можете представить, до чего дошло, если из действующей армии экстренно
отозвали в Туркестан командующего Северным фронтом, знаменитого генерала
Куропаткина.
Ничего не скажешь, времени он тут не терял. Сразу сколотил карательные
отряды. Начали они хватать восставших сотнями, грабить и поджигать кишлак
за кишлаком.
Инородческое мужское население гнали и гнали мимо окон моих туда, в
европейскую часть империи, на военное строительство.
Смотрел я... Земля от неправды шаталась. Где неправые дела - там нет
устойчивости, неустойчивой делается и сама земля. Связано одно с другим,
еще как связано!
Февральская революция устойчивости Туркестану не прибавила. Генерал
Куропаткин в свою сторону гнет.
Совет рабочих и солдатских депутатов - в противоположную. Но бессилен
он жизнь изменить из-за двоевластия, из-за страшного неурожая семнадцатого
года, когда население с мест срывается, бежит от голода за Кара-Дарью, а
голодных детей и жен продает баям - и в голод у них есть бараны на жирный
плов.
Вижу все это. Ум мой со страхом борется, ищет в жизни зацепку
устойчивую. По ночам куски хлеба снятся, и музыку дивную слышу, и
дирижирую... Утром хожу, работу ищу надежную, чтобы нам с мамой с голоду
не умереть.
И тут я за цифры хватаюсь. Цифры - в них есть надежность, есть ясность.
Беспорядка они не выносят.
Даже во вранье, в подделках у них свой порядок. Три - всегда три.
Семерка - всегда семерка. Приход есть приход, расход есть расход. А в
жизни - сумей разбери в суматохе кровавой, где, в чем для нас приход, где
и в чем расход?
Вот почему я тогда в счетоводы пошел. Цифрами прикрылся. Думал,
ненадолго... А просидел с ними до пенсии. Не сумел иначе: жена появилась,
детишки, теща.
Это Коржин, вопреки всему, шел полным ходом куда ему надо. Не видал я
другого человека, чтоб так соединялось у него и а д о со своим личным хочу.
Но это я некстати вставил, сбил время.
Не было Коржина в Самарканде ни в Февральскую, ни в дни ликования,