"Энна Михайловна Аленник. Напоминание " - читать интересную книгу автора Отвечаю Коржину:
"Не пойму, Алексей Платонович, как вас в самое пекло Варвара Васильевна отпускает и какое вы право имеете жизнью рисковать?" "Во-первых, - говорит, - жизнь и так и этак сплошной риск. Во-вторых, Варвара Васильевна глубоко уважает главную заповедь врача: если тебя просят оказать помощь больному - дальнему ли, ближнему, умному или глупому, днем или ночью - ты должен сделать все, что в твоих силах. Иначе - не имеешь права называться врачом. Наконец, в-третьих. По сведениям присланного за мной, пекло начинается несколько дальше. В той точке земли - благодатная тишина. Но решайте как знаете. Добавлю только, что дорога прекрасная. Не раз изучал ее с семьей, путешествуя с волчьим билетом. А лошадок прислали превосходных, и кучер, брат больного, по-видимому, не промах". Понимал я, защита из меня никакая, не для защиты он меня звал. Как быть? Отпустить его одного в ту сторону? Короче сказать, поехали. Сидим рядом в пролетке. Рассчитываю я на беседу. А он извиняется и глаза закрывает. Голова покачивается, очки и часовая цепочка на жилетке поблескивают, на коленях докторский саквояж, на саквояже соломенная шляпа солидная, но посапывать он начинает как новорожденный. Люблю я детское посапывание. Не звук это, а что-то по дороге к звуку... Смеркается. Темнеет неполной темнотой. Звезды высыпают не все сразу, а по своей звездной очереди. Раза два издалека что-то бабахает. Потом, и правда, тишина спокойная. слышу: бегут лошадки. Свой ритм несбивчивый земле передают. За годы и годы злость моя на себя - за то, что способности к жизни не приложил, и на время, за то, что мешало мне их приложить, и за то, что сил у меня таких, как у Коржина, на приложение способностей к этой чертовой жизни не хватило, - эта злость в первый раз отпускает меня. Сижу, задрав голову к небу. И не сразу замечаю, что Алексей Платонович смотрит на меня в упор, исследует в свое удовольствие. "Ну вот, - говорит. - А вы не хотели ехать". Доехали мы. Темнота уже полная. Хорошо, что у Алексея Платоновича всегда фонарик с собой. Ведет нас кучер вверх по ступенчатой тропке. Потом мимо какого-то дувала. Потом по двору к дому. У дверей люди стоят. Ждут. В дверях показывается узбечка с лампой, просит в комнату. Гасим свой резкий фонарик и входим. Лежит человек с раскрытым ртом. Страшные хрипы вырываются. Коржин быстро из саквояжа флягу достает, спиртом обтирает руки. Женщину - потому что плачет она и дрожит в ее руках свет - просит лампу мне передать и садится на топчан к больному. Подношу лампу ближе и вижу огромный зоб. "А-а, помню вас, - говорит Коржин, осматривая жуткую шею. - Вы ко мне приезжали". Не до того мне тогда было: светить старался получше, и хрипы на меня действовали. А сейчас скажу вам, что Коржин больное место лучше, чем человека, помнил и больше, чем человека, уважал. Потому что человек чаще |
|
|