"Энна Михайловна Аленник. Напоминание " - читать интересную книгу автора

- Напоминаю, тебе всегда будет больно от холода.
Это место не защищено: не хватает кусочка черепной кости, его унесла
река. Ты догадывался об этом?
- Догадывался, - ответил Саня.
- Тогда мог бы заодно догадаться, что тебе нельзя носить зимой кепи.
Надо носить шапку с наушниками.
Идя по коридору с двумя чайниками - заваркой и кипятком, - Варвара
Васильевна услышала узбекский, шутливо-сокрушенный Санин возглас:
- Ай-яй! - и его разъяснение: - В шапке-ушанке я похож на птицу удода,
а мне необходимо быть привлекательным.
За этим разъяснением последовала небольшая пауза.
Совсем небольшая, казалось, для того, чтобы отец мог прийти в себя.
Но нет, ему не надо было приходить в себя. Он вспомнил, как встреча с
Варенькой Уваровой стала для него защитой от всех трагически неразрешимых
вопросов, надеялся на счастливый выбор сына, и все это высказал одним
словом:
- Уже?!
Боже мой, сколько звучной и пугающе преждевременной мужниной радости
было для Варвары Васильевны в этом коротеньком "уже?!". Она остановилась и
почему-то развела подальше один от другого чайники.
А может быть, руки у нее развелись и чайники уж заодно с руками. Она
замерла... И услышала подтверждающее Санино:
- Да.
Не меньше минуты она простояла так со своими чайниками.
Потом постаралась стать совершенно спокойной. Потом подошла к двери в
столовую и, как говорила в молодости, возвращаясь к маленьким Сане и Ане,
когда приходилось оставлять их одних, предупредив, чтобы заперлись на
задвижку и открывали только на ее голос, - как тогда, нараспев, она
сказала и теперь:


Козлятушки, ребятушки,
Отворитеся, отопритеся,
Ваша мама пришла..


Она не успела договорить "молочка принесла" - Саня уже отворил. Его
лицо ей показалось новым и чуточку взволнованным.
Чаепитие прошло, как сказали бы теперь, в атмосфере сердечности, дружбы
и полного взаимопонимания.
Пожалуй, у Алексея Платоновича и Сани было такое взаимопонимание. Что
же касается Варвары Васильевны, то она, прекрасно понимая состояние мужа и
сына, твердо знала, что ее состояния они понять не могут.
Она сидела за столом прямее обычного, как-то более подтянуто, и
приковывала их взоры небывалым приветливо-спокойным, даже
приветливо-равнодушным голосом и взглядом и в то же время каким-то
подкожным смятением лица. Потому что голосом своим и глазами она владела
прекрасно, а вот нервами, в том числе лицевыми, - куда хуже.
Но выспрашивать друг друга о том, чего не говорят сами, у Коржиных было
не принято. И Алексей Платонович, принимая из рук жены свою микродозу