"Энна Михайловна Аленник. Напоминание " - читать интересную книгу автора

варенья, как всегда, одну ложечку, не больше, не без удивления посмотрел
на жену сначала сквозь верхние стекла очков, затем сквозь нижние, наконец,
пригнув голову, взглянул поверх стекол и решил, что он обидел ее
невниманием.
А вот когда он успел обидеть - никак не мог вспомнить.
Саня, взяв из рук мамы полное блюдце варенья и сосредоточенно уплетая
его, как в детстве, без чаю, пришел к выводу, что чем-то виноват перед нею
он. Вероятно, тем, что не ответил исповедью на ее исповедь. Мало того, что
не ответил. Остался какой-то разъедающий осадок, и он не мог бы при ней
подтвердить отцу то, что он подтвердил.
И вдруг Санина рука с ложкой варенья задержалась по дороге ко рту. С
ложки капнуло на скатерть. А что, если она услышала? .. Да нет же, она
подошла к двери позже.
О том, что мама могла его услышать, подслушивая, ему и в голову не
могло прийти, как не могло прийти в голову, что порядочные люди вообще на
это способны.
Он еще не мог отличить особенности материнского подслушивания. Оно - во
спасение и защиту своего ребенка, сколько бы ни было ему лет. Кроме того,
справедливости ради, надо уточнить: Варвара Васильевна ведь сперва
услышала и, чтобы дослушать ответ сына, быть может меняющий всю его
судьбу, - подслушивала.
Судить ли ее за это и какой строгости судом - пусть каждый определит
сам. Но, определяя и решая, неплохо бы, если бы всем определяющим и
решающим приходило на память: не судите да несудимы будете.
После чая Алексей Платонович занялся своими обожаемыми часами. Сверил
их по точно идущим каретным.
Открыл коробку от ампул, где в каждом гнезде вместо ампулы лежал ключик
и над каждым гнездом была выведена четкая синяя буква: "К" - каретные, "М"
- малиновые (по городу Малина, откуда и пошел знаменитый малиновый звон),
"Л" - лунные, и так далее.
Заводить часы было для Алексея Платоновича отдыхом, удовольствием и
торжественным актом. По очереди он ставил их перед собой и, заведя,
возвращал в точности на то же место. Он любил, чтобы они стояли, украшая
стол, а на столе у него был завидно красивый порядок.
Оставалось посмотреть, как поживают не заводимые ключами песочные часы.
Он перевернул их. Полная, стеклянная колбочка, опрокидываясь, поднялась
вверх, опустевшая оказалась под нею, горлышком к горлышку, И потекли из
верхней в нижнюю песчинка за песчинкой - секунда за секундой...
У одних это утекание песчинок вызывало обреченное "вот так и жизнь
проходит", в других что-то ворошило, за что-то неосуществленное укоряло,
третьих подстегивало не терять своих секунд напрасно.
Кажется, что секундные стрелки часов движутся быстрее, чем утекают в
колбочку песчинки. Но механическое движение стрелки по кругу, заданное
подкрученной пружинкой, так не подстегивает живее и полнее жить, как эти
свободно летящие крохотные частицы земли.
И, кто знает, не введи человек в жизнь железной подкрутки некоторых
пружинок и пружин, не иначе ли двигалось бы и само время? Не помягче ли?
Не с меньшим ли грохотом?
Занимаясь часами в вечер приезда, Алексей Платонович думал не об этом.
Сперва он думал о жене и нашел, что мало уделил ей внимания не в