"Энна Михайловна Аленник. Напоминание " - читать интересную книгу автора

единственного сына, конечно же поймет, что ей не стало совсем легко, и
представит себе, какое множество невысказанных вопросов еще могли
тревожить и тревожили ее.
Но сейчас им не дал выбраться на простор Алексей Платонович. Он вошел в
столовую и попросил:
- Саня, достань, ножа, - "луйста" он дома опускал, - вон тот зеленый
томик Шекспира.
Саня сбросил войлочную чуню, вскочил ногой на стул и достал с верхней
полки указанный томик.
- Скажи, в Институте истории искусств на экзаменах пользуются
шпаргалками?
- Некоторые - да.
- А у нас некоторые - нет, остальные - да. Вот я им покажу!
- Для этого Шекспир нужен?
- И для этого. Удивительно для многого он нужен.
Перед сном Варвара Васильевна мыла посуду на кухне. Отмывала эту
большущую, тяжелую чугунную утятницу и чувствовала себя - ну просто
бесконечно одинокой. Она продрогла, потому что плита уже остыла, но не
торопилась кончить свое посудомойство и ждала, что муж или сын заглянут,
проведают, почему ее так долго нет. Они не заглядывали. А она дрогла и
думала: хорошо, что об этом сказано по крайней мере отцу. Но почему за
весь проведенный вместе день ей он даже не намекнул? Она искала ответ на
это "почему" и не могла найти.
Саня уже лег и лежа записывал что-то для определения стиля своего
будущего фильма. Последней перед сном была такая фраза, характерная для
молодых в искусстве конца двадцатых годов: "Эта вещь не глубокая.
Она поверхностна, как пощечина".
Алексей Платонович сидел за своим столом и выписывал из зеленого томика
какой-то монолог своим кудреватым почерком. Кудреватость некоторых букв
была единственным излишеством его натуры, не любящей ничего излишнего, то
есть бесполезного. Нужное ему от Шекспира он выписывал почему-то не в
тетрадь, не в блокнот, не на лист бумаги, а на маленькую бумажонку тесными
строчками. Он почти не заглядывал в текст, очевидно зная его наизусть и
только сверяя.
Быстрым пером он заполнил бумажонку, сложил ее так, что она стала не
больше порошка, и, предвкушая удовольствие от чего-то известного ему
одному, спрятал в карман пиджака, приготовленного Варварой Васильевной на
завтра и висящего за шкафом, отделяющим кабинет от спальни.
И только тогда он обнаружил, что жены нет ни в спальной половине
комнаты, ни в столовой. Обнаружил - и прямо-таки рывком, как недавно к
делу своему, устремился вызволять ее из кухни.


3


Наутро в хирургической клинике особенно старательно мыли полы, до
сверкания протирали стекла, щедрее поливали разнообразную зелень в горшках
и длинных ящиках, обрезали увядшие листья, ибо Коржин считал зеленые
ростки не только радостью для глаз, но чем-то большим, как бы одним из