"Энна Михайловна Аленник. Напоминание " - читать интересную книгу автора

может передвигаться. А лицо - хорошее, молодое... такое обреченное -
невозможно смотреть.
Послезавтра настало. Мы пошли в больницу рано утром, по холодку, вместе
с Алексеем Платоновичем. Подходим. Перед воротами в больничный двор на
корточках сидят узбеки. Вижу: у них спор, ссорятся они из-за чегото. Как
только заметили Алексея Платоновича, встают, прижимают руки к сердцу и
кланяются.
Кланяются они одинаково, а здороваются по-разному.
Одни:
"Салям, Хирурик!"
Другие:
"Салям, Прафе-сар!"
Самый старый добавляет:
"Живи сто лет и еще сто лет. - Он подходит ближе. - Балыной человек! Я
говорю - ты Хирурик. Они говорят - Прафе-сар. Ты кто? Скажи".
"Вашего муллу, - спросил Алексей Платонович, - как зовут?"
Старик назвал трудное имя, не запомнила какое.
Алексей Платонович опять спросил:
"Ваш мулла и тот, кого зовут... - он повторил трудное имя, - один
человек?"
"Так", - подтвердил старик.
"Хирурик и профессор - тоже один человек".
Узбеки поняли, заулыбались и помирились.
Саня нашел, что ответ папы не слишком точный, но ему ничего не сказал.
По дороге мы с Алексеем Платоновичем почти не говорили. Видели, как он
смотрит на дорогу и вдруг своей увесистой палкой с железным острием внизу,
будто в такт какому-то решению, отбрасывает в сторону комочек земли,
сухой, как камушек. Я подумала: похоже, что он расчищает свою другую
сегодняшнюю дорогу. И что он уже не с нами, и старикам отвечал, думая о
своем.
И все-таки обещания он помнил. Как только мы надели халаты, быстро
повел нас к какой-то двери и отворил. Я увидела семь или восемь мужчин на
койках. Кто сразу приподнялся и сел, кто поднял голову, но я никого, кроме
одного, не разглядела. Тот прямо рванулся к Алексею Платоновичу, а когда
Коржин к нему подошел - заплакал и прижался лицом к его колену.
"Опять вы, мальчик мой... Как нехорошо. Такой стройный, крепкий
мужчина, а ведете себя как плаксивая дама-тюлень. Ходи из-за вас с мокрым
пятном на халате".
"Мальчик мой" стал просить прощения, но колена не отпускал, лица не
было видно, и я не понимала, к кому Алексей Платонович нас привел.
А он как гаркнет:
"Зверев! Безобразник вы этакий, встать сейчас же!"
Зверев сразу встал, повернулся спиной. Алексей Платонович поднял ему
рубаху до шеи. Мы увидели красивую, прямую спину и во всю спину - розовую
полоску шва, выгнутую как серп. Только ручек у серпа две.
Зверев нервно объяснял, почему-то поворачивая голову к Сане, что где он
только не был - в Киеве, в Москве, - а слышал одно: могила исправит.
Алексей Платонович похлопал его по спине, как мамы по мягонькому месту
своих младенцев. Похлопал, опустил рубаху, и Зверев повернулся к нам. Я
его узнала.