"Брайан Уилсон Олдисс. Все созданное землей" - читать интересную книгу автора

кинулся к нему. Из бака разило знакомым запахом. Как часто я мечтал
проснуться утром и не чувствовать его! Это был хлорированный гидрокарбон,
называемый обычно оксобензином. Мы травили им самых живучих насекомых,
разбавляя одну его часть десятью тысячью частями воды.
Жирный бросил рисунок в бак.
Я видел, как, кружась и растворяясь, падает на дно лицо обожаемого мною
человека. На своем пути к смерти оно казалось страдающим.
Желая спасти его, я сунул руку в бак.
Портрет был рядом, но рука начала растворяться. Заорав от боли и
страха, я выхватил из бака то, что осталось. Рука растворилась почти до
плеча.
Дьявольская галлюцинация, вспыхнув яркой картинкой, наконец, отпустила
меня, рыдающего, в реальный мир. Я лежал на ворохе грязной одежды в какой-то
полуразрушенной комнате. Вокруг меня стояли люди. Так я оказался в компании
Странников.


ГЛАВА 4

Итак, после двух месяцев работы над рукописью, я добрался, наконец-то,
до Странников. Возможно, мне следовало с них начать, ведь они - одна из
важнейших страниц моей жизни. Я пробыл с ними недолго, но меня потрясла их
непохожесть на остальных: в них еще оставались честность и милосердие. В то
же время они были самыми гонимыми из людей. Еще более важно, что на земле,
полной мертвых окончаний, они представляли собой инициативу, устремленную в
будущее.
Нет, с них я начать не мог. Чтобы писать, необходимо обладать
мужеством. Мужество необходимо, потому что писать - значит исповедываться, и
самая откровенная моя исповедь появится в этой главе. Я любил Странников, но
предал Джесса! Впрочем, осознание того, о чем надо писать, приходит ко мне
как бы извне. В некотором смысле я лишь воскрешаю древнее искусство письма.
Синтаксические правила и семантические конструкции помогают мне и позволяют
излагать мысли, не адресуясь ни к кому! Может получиться так, что после этой
войны остатки человечества вернутся в пещеры, снова втиснут на бумагу свою
речь и снова научатся читать. (По крайней мере, в моем сердце живет надежда.
)
Но смогут ли они понять? Достаточно ли я вложил в написанное? Должен ли
я оставить в стороне зимы в городах, весь идиотизм моего ареста, расчистку
снега в деревне, чувство безысходности и понимание того, что жизнь может
измениться только в худшую сторону? Должен ли я описывать свои галлюцинации,
настолько живые для меня в то время и настолько невыносимые сейчас? Должен
ли я исхитряться и, подражая некоторым книгам, писать примечания?
Не существует способа решения всех этих проблем. Компромиссы рушатся
подобно старым мостам. По одну сторону - вечная мысль, по другую -
беспокойное кровоточащее тело. Наверное, лучше всего придерживаться стиля
триллеров, которые я нашел в куче старых книг, придерживаться тела. Мысль
сама о себе позаботится, как это и должно быть - она не страдает, подобно
телу, и может выжить. А если я не смогу ей больше сопротивляться, то
возникну снова, стану своим собственным редактором и комментатором.
А теперь попробуйте представить мои чувства: я лежу на ворохе одежды, а