"Марк Александрович Алданов. Пуншевая водка (Сказка о всех пяти земных счастьях) " - читать интересную книгу автора

чем в Пелыме), что двадцать лет тому назад поставил свою ставку ошибочно:
надо было войти в соглашение с Елизаветой Петровной, а он согласился с Анной
Леопольдовной, - вдруг ту же ошибку повторяет и теперь? Миних говорил себе,
что не может быть речи об измене царю, вернувшему его из ссылки. Но сам же
отвечал, что в подобных случаях об измене говорить не приходится: как быть,
если Петр Федорович оказался таким человеком? С усмешкой вспоминал: его с
юных лет в чужих землях считали кондотьером. Вспоминал тоже с усмешкой, что
московский иерарх, фамилию которого он забыл, когда-то называл его
"птицей-человекоядом" и "дьявольским эмиссарием"... И самые странные мысли
приходили в бессонные ночи графу Миниху.


Имущественное его положение было довольно неясное. Подаренный царем дом
был очень хорош, но жалования на жизнь не хватало. Шел запутанный спор с
новыми владельцами о конфискованных когда-то имениях, - особенно о
Вартенбергском владении, - тут, после разных перемен и конфискаций,
справедливейший на земле человек едва ли мог бы сказать, кому оно теперь
должно принадлежать и по закону, и тем более по правде. Миних жил открытым
домом, но гостей принимал не каждый день, как богатые русские баре, а в
определенные дни и с разбором; кухня в его доме была не тяжелая, чрезмерно
обильная, а тонкая, французская; вина к обеду были французские или
иностранный эльбир. Мужчинам подавали турецкий курительный табак, а дамам
еще довольно редкий чекулат . Гости чувствовали себя в его доме как в гостях
у большого европейского вельможи. И только жена графа Миниха бледнела и
вздрагивала всякий раз, когда по вечерам раздавался стук в дверь.

XIII

Курьера Михайлова на обратном пути из Пелыма ждала неприятность. В
Москве он неожиданно получил срочное назначение в новую поездку, в Киев и в
Азовскую губернию. Эта поездка, в отличие от сибирской, нисколько не была
тяжелой, но обычно курьерам по возвращении из дальних краев давали некоторое
время на отдых: две недели, а то и целый месяц. Михайлов ругался и
жаловался, но уклониться от исполнения приказа было невозможно. Он поскакал
на юг и там пробыл долго. Жизнь в Малороссии была хорошая, женщины одна
лучше другой, сады на загляденье, и нигде он не видал такого изобилия во
всем и дешевизны: ел каждый день чуть не как господа; птица, окорока, сахар,
чай, мед, масло, сало, водка, - все отдавалось почти даром; вот только
пуншевой водки нигде не держали.
Вернулся он в Санкт-Петербург лишь в июне и по-настоящему прослезился,
увидев город, в котором родился, свою Невскую перспективу со знакомыми
домами и лавками, свою реку, - река после сибирских показалась разве чуть
менее широкой, но все-таки другой Невы нигде на свете не было. Теперь новый
сказочный царский дворец был уж совсем готов.
В канцелярии Михайлова шумно встретили писари, подканцеляристы,
рассыльщики. На радостный гогот вышел из своей комнаты сам расходчик,
маленький, тщедушный, кривой старичок. Это был добрый человек, отечески
относившийся к подчиненным. Однако подчиненные его недолюбливали; уж очень
много старичок говорил, и всегда одно и то же, и голос у него был
неприятный, журчащий. Расходчик поздравил Михайлова с возвращением и долго