"Марк Александрович Алданов. Бегство (Трилогия #2) " - читать интересную книгу автора

для того, чтобы забыться от жизни личной". К политической свободе очень
кстати присоединилась собственная свобода Вити, как раз в ту пору им
завоеванная. Витя состоял в разных комитетах и вошел в школьную комиссию по
изучению военно-дипломатических вопросов. В этой комиссии он прочел доклад.
Полемизируя с "крайностями Милюкова", Витя доказывал необходимость довести
войну до победного конца в полном единении с союзными демократиями, однако
борясь с чужими и собственными аннексионистскими тенденциями (от Дарданелл
Вите отказаться было нелегко). Его доклад имел большой успех, принята была
резолюция Вити, - правда, с существенной поправкой оппозиции, - и он был
избран для связи в центр по объединению всех учащихся средне-учебных
заведений, - предполагался Всероссийский съезд. Ни в какой политической
партии Витя не состоял. Он смущенно говорил товарищам, что примыкает к
правым эсэрам, не во всем, однако, с ними сходясь. Вопрос о необходимости
вступить в партию очень беспокоил Витю. К концу лета он было решил формально
примкнуть к правым социалистам-революционерам (как и все, он не замечал
забавности этого сочетания слов). Но как раз в училище прошел слух, что
Александр Блок "заделался левым эсэром". Это смутило Витю: он боготворил
Блока. А потом стало уже не до, партий.
Октябрьского переворота Витя вначале почти не почувствовал, - так все у
них в доме было в те дни захвачено и раздавлено скоропостижной смертью
Натальи Михайловны. Когда Кременецкие предложили Николаю Петровичу отпустить
сына к ним, Витя слабо протестовал, не желая оставлять отца, однако скоро
уступил настоянию старших. Втайне ему страстно хотелось поселиться у
Кременецких: мысль о том, что он будет жить в одной квартире с Мусей, очень
его волновала. Это волнение стало почти мучительным, когда ему отвели
комнату рядом со спальной Муси.
Кременецкие отнеслись к Вите с необыкновенной заботливостью и
вниманием. В его комнату поставили большой письменный стол, кресла, диван.
Тамара Матвеевна все беспокоилась, не будет ли ему неудобно, - Витя отроду
не имел таких удобств. Вначале предполагалось, что он переезжает к
Кременецким "на время". Но прошел месяц-другой, и не видно было, когда и
почему это "на время" должно кончиться: жизнь нисколько не налаживалась; все
хуже и мрачнее становилось и существование Николая Петровича. Витя никого не
стеснял у Кременецких, ему все были рады. Муся же прямо говорила, когда он
заикался об отъезде: "Это еще что? Ни для чего вы не нужны Николаю
Петровичу, ему с вами было бы еще тяжелее. Пожалуйста, выбейте глупости из
головы, никуда вас не отпустят..."
У Вити от этих слов Муси сладко замирало сердце. После октябрьской
революции общественная жизнь ослабела, и его любовь зажглась с новой силой.
Тенишевское училище начинало пустеть, товарищи и соперники Вити разъехались.
Сообщения в городе стали труднее. Витя выходил гораздо меньше.
С Клервиллем ему было тяжело встречаться. В обществе англичанина Витя
бывал мрачен и молчалив, что доставляло наслаждение Мусе. Особенно задевало
Витю то, что Клервилль совершенно не замечал его ревности и был с ним очень
любезен.
Зато, когда жених Муси уезжал (он уезжал из Петербурга очень часто),
Витя оживал, Кременецкие теперь ложились спать рано. Муся с Витей часто
подолгу вдвоем засиживались в гостиной. С ним Мусе всегда было и легко, и
приятно, и интересно. Она небрежно ему говорила, что он, конечно, мальчик,
но мальчик очень умный. С той поры, как репутация ума была Мусей за ним