"Марк Александрович Алданов. Бегство (Трилогия #2) " - читать интересную книгу автора

** на волю (нем.)

Гости послушно пошли за Фоминым. Проходивший седой лакей в серой
тужурке окинул их укоризненным взглядом и, отвернувшись, сердито поправил
загнувшуюся грязную дорожку.
- Вот они, мученики новых порядков! - сказал, смеясь, Фомин. - Я в
аристократической среде не встречал таких убежденных монархистов, как
дворцовые лакеи.
Они вошли в Николаевский зал. Фомин повернул выключатель. Гости
остановились, подавленные сверхъестественными размерами зала.
- Холодом веет, мертвечиной, - произнес Березин.
- Я бывал здесь на балах в ранней молодости, когда был пажем, - сказал
с легким вздохом князь Горенский.
- Ах, я и не знала, что вы воспитывались в Пажеском корпусе, князь, -
заметила томно Глафира Генриховна, закатывая глаза.
- Да, в Пажеском. Но затем поступил в Университет, на естественный
факультет.
- Так вы и естественник?
- Так точно. Окончил университет в тысяча девятьсот втором году.
- А в тысяча девятьсот четвертом, но не Университет, а выдержал
государственный экзамен при Демидовском лицее, - сообщил Никонов.
- Разумеется. Там, кажется, было правило: ничего не делать.
- Правила не было, но я ничего не делал и горжусь этим.
- Кто не трудятся, тот не ест.
- Может быть, поэтому я и жил студентом впроголодь, рублей на двадцать
пять в месяц. Но знамя неучащейся молодежи всегда держал высоко... Меня из
двух гимназий выгнали.
- Господи! За что?
- За лень и за дерзости.
- Узнаю вас, Григорий Иванович, - сказала ласково Муся.
- Мерси. Затем выгнали меня и из Петербургского университета, но это
уже за политические беспорядки.
- Так вам и надо. Очень хорошо сделали, что вас выгнали, - пропела
Сонечка. У нее с Никоновым была на словах кровная вражда.
- Господа, автобиографии рекомендую отложить на другое время, как они
ни интересны, - сказал Фомин. - Лучше полюбуйтесь тем, что видите.
- В этом великолепии есть и некоторое безвкусие, - сказал Березин.
Муся смотрела на огромный зал, с любопытством представляя себе картину
придворного бала. "И все это так и прошло мимо меня... Вивиан представлялся
королю, но это не то... Где у королей нет настоящей власти, там двор тот же
театр или маскарад. Этого больше нигде не будет"...
Муся чуть ли не с первых дней революции стала сожалеть о монархии, о
дворе, и с вызывающим видом говорила это друзьям. Фомин с ней соглашался, не
то шутливо, не то серьезно. Горенский сердился, - особенно вначале. Никонов
был по правилу республиканцем среди монархистов и монархистом среди
республиканцев. "Наш милейший парадоксалист Григорий Иванович", -
снисходительно говорил о нем Кременецкий.
- Если бы вы пришли ко мне в гости в первые дни после переворота, -
сказал Фомин, - я прежде всего показал бы вам царские покои, в которых
похозяйничала в октябре краса и гордость революции. Теперь многое там