"Даниил Натанович Аль. Дорога на Стрельну (Повесть и рассказы о молодых защитниках Ленинграда) " - читать интересную книгу автора

Командиру роты

В случае моей гибели прошу положить мое тело в бруствер, над нашим
окопом, лицом к врагу, в полной форме советского офицера, рядом с
капитаном Федотовым.

Командир роты подполковник Зеленцов.


Я положил свое заявление в железный ящик и выбежал из землянки.


* * *

Чем кончилась эта история? Кончилась она, надо сказать, довольно
неожиданно. Был я в бою тяжело ранен и контужен. Долгое время находился в
беспамятстве. Очнулся в госпитале, в Ленинграде. Оказалось, что привезли
меня сюда из медсанбата больше трех недель тому назад. Документов со мною
не было прислано никаких. В госпитале не знали ни моей фамилии, ни кто я
вообще такой. За три недели никто меня не разыскивал, не наводил справок,
которые могли бы обратить внимание на безымянного раненого. Я сообщил
врачам и медсестрам свое имя и фамилию. О своем звании и бывшей должности
я умолчал. О соображениях, которые заставили меня поступить таким образом,
сейчас расскажу.
Днем в палате, где я лежал, обычно царило оживление. Раненые говорили
в основном о прорыве блокады в районе Шлиссельбурга. Большинство из моих
соседей по палате были участниками этого великого события. Рассказы об
эпизодах сражения на Неве не умолкали с утра до позднего вечера. То и дело
слышались наименования "Левый берег", "Восьмая ГЭС", "Шлиссельбург",
"Пятый поселок"...
Люди с подвешенными ногами, с загипсованными "самолетиком" руками, с
замотанными бинтом головами забывали о своих страданиях, вновь и вновь
переносясь воображением туда - на невский лед, в развалины Шлиссельбурга,
на высокие берега Ладожского канала, в дымный смерч боя...
В гости к раненым часто приходили ленинградцы. Нам приносили подарки,
письма от незнакомых людей. Иногда прямо в палате для лежачих выступали
артисты - читали нам стихи, пели, играли на аккордеоне, на гитаре... Все
это очень скрашивало наши дни...
К ночи разговоры в палате затихали. Тускло светили синие лампочки под
потолком. Слышались храп и сонное бормотание. Время от времени кто-нибудь
испуганно вскрикивал. Раздавались стоны. Днем бодрствующая воля обычно
удерживала людей от стонов. Да и сама боль в шуме дневных разговоров и
всевозможных дел - еда, процедуры, перевязки - немного отпускала. Во сне
раненые стонали часто, иногда плакали.
Я почти не спал по ночам. Мучила незаживающая рана под правой
ключицей. В рукопашной схватке фашист вонзил в меня зазубренный клинок
штыка. Когда я был контужен, я не помнил... Где-то позже, близким разрывом
снаряда, когда лежал на снегу уже без сознания. Куда сильнее, чем боль,
меня донимали в ночные часы мрачные мысли. Часами размышлял о том, что