"Даниил Натанович Аль. Дорога на Стрельну (Повесть и рассказы о молодых защитниках Ленинграда) " - читать интересную книгу автора

Сказано - сделано. Отстал я на одном повороте, свернул на первую
попавшуюся улицу и как бы заблудился. Иду себе. Мимо наших частей разных
прохожу, среди которых везде веселье продолжается. Где поют, где пляшут. В
один круг меня чуть было девушка-ефрейтор не затянула. В другом случае
сплясал бы я с такой молодой очень даже охотно. Но тут вынужден был
отказаться ввиду серьезности поставленной перед собой задачи. Я все больше
к стрельбе прислушивался. Где услышу - автоматы строчат - бегу туда. Но
сколько раз ни прибегал на звук выстрелов, все оказывалось, что наши
ребята в воздух бьют, радость свою выказывают.
А немцы нигде не стреляют. Из всех окон белые тряпки висят. И никаких
провокаций, как нарочно, не происходит. Везде старушки какие-то в
развалинах копаются. Мужчины в шляпах кое-где возле домов виднеются. От
своих дверей мало кто отваживается отходить. А кто на улицах, так те все с
судками или с кастрюльками путешествуют. Многие мне лично кланяются.
Некоторые мужчины даже шляпу приподымают, улыбаются, а в глазах при этом
испуг. "Что ж, - думаю, - бойтесь, бойтесь. Я и верно не за улыбочками
вашими сюда явился. Вы мне лучше повод дайте, чтоб душа моя наружу
вырваться могла".
Кстати, я вам не сообщил, что автомат из-за плеча я снял да взял в
руки. И с предохранителя я его на боевой взвод поставил. И глаза у меня
тоже излучали готовность номер один.
На ту беду слышу я вдруг громкие крики многих людей. И женские
голоса, и мужские. Какое-то бренчание не поймешь чего. Голосов много. Не
десять и не двадцать, а сотни. Рев прямо-таки. Кто-то кричит по-русски:
"Стойте! Стойте! Погодите!" Меня точно против сердца молотом ударило. Вот
оно, думаю, наконец-то!
Предчувствие у меня получилось, что сейчас мое время настало, что
сейчас я такое что-то учиню, что на всю жизнь запомнится.
Выбегаю с автоматом наперевес из переулка на большую площадь - и что
же я вижу? Огромная толпа немцев - мужчины и женщины - в невозможном
возбуждении осаждает что-то посреди площади. Толкотня, визг. Каждый
протискивается вперед. У всех судки, кастрюльки, котелки разные. У многих
над головами плачущие дети воздеты. Тут же увидел я, почему такое смятение
происходит. Дымится у другого конца площади полевая кухня. Над ней наш
боец с черпаком возвышается.
Озверел я тут окончательно. Очередь из автомата дал. Одну. Вторую,
Третью. Вверх, конечно. Мигом тихо стало. Толпа на меня обернулась.
Налетел я на всю эту толпу прямо-таки коршуном.
- Киндеров, - кричу, - вперед! Киндеров! Кто с детьми - тех вперед!
Кричу, а сам к этой кухне пробиваюсь. Толпа расступается передо мной,
поскольку я для порядка короткими вверх постреливаю.
Около кухни стоят наши две девчушки в синих беретиках со звездочками.
Растерялись обе, чуть не плачут. И повар растерялся, не знает, кому кашу
накладывать, столько под его черпак котелков и кастрюлек подсовывается.
Я же свое продолжаю кричать. Причем весьма грозно:
- Киндеров! Киндеров вперед! Становись в очередь...
Поняли меня немцы. Стали они с нашей помощью очередь устанавливать.
Вся площадь разом заголосила: "Рае! Рае!" Как выяснилось, "рае" по-ихнему
"очередь". Ну, думаю, если очередь за нашей советской кашей для вас теперь
оказалась раем, значит, хорошо вы навоевались!