"Акютагава Рюноске. Бататовая каша (пер. А.Н.Стругацкий)" - читать интересную книгу автора

И, услыхав это, гои взволнованно ответил:
- Да нет же... Покорнейше вас благодарю.
Все слушавшие этот разговор разразились смехом. Кто-то передразнил
ответ:
"Да нет же, покорнейше вас благодарю". Высокие и круглые самурайские
шапки разом всколыхнулись в такт раскатам хохота, словно волны, над чашами
и корзинками с оранжевой, желтой, коричневой, красной снедью. Веселее и
громче всех гоготал сам Тосихито.
- Ну, раз так, приглашаю тебя к себе, - проговорил он. Физиономия его
при этом сморщилась, потому что рвущийся наружу смех столкнулся в его
горле с только что выпитой водкой. - Ладно, так тому и быть...
- Покорнейше благодарю, - повторил гои, заикаясь и краснея.
И, разумеется, все снова захохотали. Что же касается Тосихито, который
только и стремился привлечь всеобщее внимание, то он гоготал еще громче
прежнего, и плечи его тряслись от смеха. Этот северный варвар признавал в
жизни только два способа времяпрепровождения. Первый - наливаться сакэ,
второй - хохотать.
К счастью, очень скоро все перестали о них говорить. Не знаю уж, в чем
тут дело. Скорее всего остальной компании не понравилось, что внимание
общества привлечено к какому-то красноносому гои. Во всяком случае, тема
беседы изменилась, а поскольку сакэ и закусок осталось маловато, общий
интерес привлекло сообщение о том, как некий оруженосец пытался сесть на
коня, влезши второпях обеими ногами в одну штанину своих мукабаки. Только
гои, по-видимому, не слыхал ничего. Наверное, все мысли его были заняты
двумя словами: бататовая каша. Перед ним стоял жареный фазан, но он не
брал палочек. Его чаша была наполнена черным сакэ, но он к ней не
прикасался. Он сидел неподвижно, положив руки на колени, и все его лицо,
вплоть до корней волос, тронутых сединой, пылало наивным румянцем от
волнения, словно у девицы на смотринах. Он сидел, забыв о времени,
уставившись на черную лакированную миску из-под бататовой каши, и
бессмысленно улыбался...


* * *

Однажды утром, спустя несколько дней, по дороге в Аватагути вдоль реки
Камогава неторопливо ехали два всадника. Один, при длинном богатом мече,
черноусый красавец с роскошными кудрями, был в плотной голубой каригину и
в того же цвета хакама. Другой, самурай лет сорока, с мокрым красным
носом, был в двух ватниках поверх обтрепанного суйкана, небрежно подпоясан
и вообще вид собой являл донельзя расхлябанный. Впрочем, кони у того и у
другого были отличные, жеребцы-трехлетки, один буланый, другой гнедой,
добрые скакуны, так что проходившие по дороге торговцы вразнос и самураи
оборачивались и глядели им вслед. Позади, не отставая от всадников, шли
еще двое очевидно, оруженосец и слуга. Нет необходимости подсказывать
читателю, что всадниками были Тосихито и гои.
Стояла зима, однако день выдался тихий и ясный, и ни малейший ветерок
не шевелил стебли пожухлой полыни по берегам речки, бежавшей меж угрюмых
камней на белой равнине. Жидкий, как масло, солнечный свет озарял
безлистные ветви низенькими ив, и на дороге отчетливо выделялись даже тени