"Рюноскэ Акутагава. Зубчатые колеса" - читать интересную книгу автора

В его левом, налитом кровью глазу мелькнуло что-то похожее на улыбку.
Еще не ответив, я почувствовал, что не могу правильно выговорить последний
слог слова "бессонница".
"Для сына сумасшедшей это вполне естественно!"
Не прошло и десяти минут, как я опять шагал один по улице. Теперь
клочки бумаги, валявшиеся на асфальте, минутами напоминали человеческие
лица. Мимо прошла стриженая женщина. Издали она казалась красивой. Но
когда она поравнялась со мной, оказалось, что лицо у нее морщинистое и
безобразное, Вдобавок она была, по-видимому, беременна. Я невольно отвел
глаза и свернул на широкую боковую улицу. Немного погодя я почувствовал
геморроидальные боли. Избавиться от них можно было только одним средством
- поясной ванной.
"Поясная ванна"... Бетховен тоже делал себе поясные ванны.
Запах серы, употребляющейся при поясных ваннах, вдруг ударил мне в нос.
Но, разумеется, никакой серы нигде на улице не было. Я старался идти
твердо, опять вспоминая бумажные лепестки роз.
Час спустя я заперся в своем номере, сел за стол перед окном и
приступил к новому рассказу. Перо летало по бумаге так быстро, что я сам
удивлялся. Но через два-три часа оно остановилось, точно придавленное
кем-то невидимым. Волей-неволей я встал из-за стола и принялся шагать по
комнате. В эти минуты я был буквально одержим манией величия. В дикой
радости мне казалось, что у меня нет ни родителей, ни жены, ни детей, а
есть только жизнь, льющаяся из-под моего пера.
Однако несколько минут спустя мне пришлось подойти к телефону. В
трубке, сколько я ни отвечал, слышалось только одно и то же непонятное
слово. Во всяком случае, оно, несомненно, звучало, как "моул". Наконец я
положил трубку и опять зашагал по комнате. Только слово "моул" как-то
странно беспокоило меня.
- Моул...
Mole по-английски значит "крот". Эта ассоциация не доставила мне
никакого удовольствия. Через две-три секунды я превратил mole в la mort.
"Ля мор" - французское слово "смерть" - сразу вселило в меня тревогу.
Смерть гналась и за мной, как за мужем сестры. Но в самой своей тревоге я
чувствовал что-то смешное. И даже стал улыбаться. Это чувство смешного -
откуда оно бралось? Я сам не понимал. Я подошел к зеркалу, чего давно не
делал, и посмотрел в упор на свое отражение. Оно, понятно, тоже улыбалось.
Рассматривая свое отражение, я вспомнил о двойнике. Двойник - немецкий
Doppelganger - к счастью, мне являлся. Но жена господина К., ныне
американского киноактера, видела моего двойника в театре. (Я помню, как я
смутился, когда она сказала мне: "Последний раз вы мне даже не
поклонились...") Затем некий одноногий переводчик, теперь покойный, видел
моего двойника в табачной лавке на Гиндза. Может быть, смерть придет к
моему двойнику раньше, чем ко мне? Если даже она уже стоит за мной... Я
повернулся к зеркалу спиной и вернулся к столу.
Четырехугольное окно в стене из туфа выходило на высохший газон и пруд.
Глядя в сад, я вспомнил о записных книжках и незаконченных пьесах,
сгоревших в далеком сосновом лесу. Потом опять взялся за перо и начал
новый рассказ.