"Рюноскэ Акутагава. Зубчатые колеса" - читать интересную книгу автора

- Портрет N. (муж сестры) тоже продашь? Ведь он...
Но, взглянув на портрет, висевший без рамы на стене барака, я
почувствовал, что больше не могу легкомысленно шутить. Говорили, что его
раздавило колесами, лицо превратилось в кусок мяса и уцелели только усы.
Этот рассказ сам по себе, конечно, жутковат. Однако на портрете, хотя в
целом он был написан превосходно, усы почему-то едва виднелись. Я подумал,
что это обман зрения, и стал всматриваться в портрет, отходя то в одну, то
в другую сторону.
- Что ты так смотришь?
- Ничего... В этом портрете вокруг рта...
Сестра, полуобернувшись, ответила, словно ничего не замечая:
- Усы какие-то жидкие.
То, что я увидел, не было галлюцинацией. Но если это не галлюцинация,
то... Я решил уйти, пока не доставил сестре хлопот с обедом.
- Не уходи!
- До завтра... Мне еще нужно в Аояма.
- А, туда! Опять плохо себя чувствуешь?
- Все глотаю лекарства, даже наркотики, просто ужас. Веронал, нейронал,
торионал...
Через полчаса я вошел в одно здание и поднялся лифтом на третий этаж.
Потом толкнул стеклянную дверь ресторана. Но дверь не поддавалась. Мало
того, на ней висела табличка с надписью: "Выходной день". Я все больше
расстраивался и, поглядев на груды яблок и бананов за стеклянной дверью,
решил уйти и спустился вниз, к выходу. Навстречу мне с улицы, весело
болтая, вошли двое, по-видимому, служащие. Один из них, задев меня плечом,
кажется, произнес: "Нервничает, а?"
Я остановился и стал ждать такси. Такси долго не показывалось, а те,
которые наконец стали подъезжать, все были желтые. (Эти желтые такси
постоянно вызывают у меня представление о несчастном случае.) Наконец я
заметил такси благоприятного для меня зеленого цвета и отправился в
психиатрическую лечебницу недалеко от кладбища Аояма.
"Нервничает". ...Tantalising [мучительно (англ.)] ...Tantalus [Тантал
(лат.)] ...Inferno.
Тантал - это был я сам, глядевший на фрукты сквозь стеклянную дверь.
Проклиная. Дантов ад, опять всплывший у меня перед глазами, я пристально
смотрел на спину шофера. Опять стал чувствовать, что все ложь. Политика,
промышленность, искусство, наука - все для меня в эти минуты было не чем
иным, как цветной эмалью, прикрывающей ужас человеческой жизни. Я начинал
задыхаться и опустил окно такси. Но боль в сердце не проходила.
Зеленое такси подъехало к храму. Там должен был находиться переулок,
ведущий к психиатрической лечебнице. Но сегодня я почему-то никак не мог
его найти. Я заставил шофера несколько раз проехать туда и обратно вдоль
трамвайной линии, а потом, махнув рукой, отпустил его.
Наконец я нашел переулок и пошел по грязной дороге. Тут я вдруг сбился
с пути и вышел к похоронному залу Аояма. Со времени погребения Нацумэ
десять лет назад я не был даже у ворот этого здания. Десять лет назад у
меня тоже не было счастья. Но, по крайней мере, был мир. Я заглянул через
ворота во двор, усыпанный гравием, и, вспомнив платан в "Горной келье"
Нацумэ [домик Нацумэ Сосэки; у японских писателей принято, по обычаю
старых китайских поэтов, давать своему жилищу название, обычно