"Рюноскэ Акутагава. Сомнение" - читать интересную книгу автора

Это продолжалось долго-долго... И вдруг я заметил, что откуда-то в лицо
мне пахнул удушливый черный дым, густыми клубами стлавшийся над крышей. И
в тот же миг где-то за пеленой дыма раздался грохот, как будто что-то
взорвалось, и в небо взметнулись и золотой пылью рассыпались огненные
искры.
Как безумный вцепился я в жену. И еще раз отчаянными усилиями попытался
вытащить из-под балки ее тело. Но нижняя половина ее тела по-прежнему не
сдвинулась ни на дюйм. Клубы дыма налетали снова и снова, и тогда я,
упершись коленом в навес, не то сказал, не то прорычал жене. Может быть,
вы спросите что? Да нет, непременно спросите. Но что именно я сказал, я
совершенно забыл. Только помню, как жена, вцепившись своими окровавленными
руками в мой рукав, произнесла одно слово: "Вы..." Я взглянул в ее лицо.
Это было страшное лицо, лишенное всякого выражения, и только одни глаза
были широко раскрыты. В этот миг на меня, ослепляя, налетел уже не только
дым, а язык пламени, рассеявший тучи искр. Я решил, что все пропало. Жена
сгорит заживо. Заживо? Сжимая окровавленные руки жены, я опять что-то
крикнул. И жена снова произнесла одно слово: "Вы..." Сколько разных
значений, сколько разных чувств услыхал я в этом "вы"! Заживо? Заживо? Я в
третий раз что-то крикнул. Помню, что я как будто сказал: "Умру". Помню,
что сказал: "Я тоже умру". Но, не понимая, что я говорю, я как попало
хватал рухнувшие кирпичи и один за другим швырял их на голову жене.
Что было дальше, сэнсэй сам может себе представить. Я один остался в
живых. Преследуемый пламенем, опустошившим почти весь город, сквозь клубы
дыма я пробрался между обрушившимися крышами, которые, как холмы,
преграждали дорогу, и кое-как спасся. К счастью или к несчастью, не знаю.
Только я до сих пор не могу забыть, как в тот вечер, когда я глядел на
алевшее в темном небе зарево еще пылающего пожара и вместе со школьными
товарищами - учителями получал рисовые колобки, сваренные в бараке во
дворе разрушенной школы, у меня беспрестанно лились из глаз слезы.


Накамура Гэндо замолк и боязливо опустил глаза на циновку. Неожиданно
услышав такой рассказ, я почувствовал, будто весенний холодок просторной
комнаты забирается мне за воротник, и не имел духу даже сказать: "Да..."
В комнате слышалось только потрескивание керосина в лампе. Да еще
дробно отмеривали время мои карманные часы, лежавшие на столе. И в этой
тишине послышался вздох, такой слабый, словно шевельнулась "Ивовая Каннон"
в токонома.
Подняв встревоженные глаза, я пристально посмотрел на поникшую фигуру
гостя. Он ли вздохнул, или я сам? Но раньше, чем я разрешил этот вопрос,
Накамура Гэндо тем же тихим голосом, не спеша, возобновил свой рассказ.


Излишне говорить, что я горевал о кончине жены. Больше того, иногда,
слыша в школе от всех кругом, начиная с директора, теплые слова
сочувствия, я плакал, не стыдясь людей. Но что во время землетрясения я
убил свою жену, в этом, как ни странно, я не мог признаться. "Я думал, что
это лучше, чем заживо сгореть, и убил ее собственной рукой", - за такое
признание меня, наверно, не отправили бы в тюрьму. Нет, скорее, за это все
кругом, несомненно, стали бы мне сочувствовать еще больше. Но каждый раз,