"Рюноскэ Акутагава. Сомнение" - читать интересную книгу автора

Хонгандзи; там лежали лакированные обложки нескольких номеров популярного
в ту пору журнала "Иллюстрированное обозрение" рядышком с рассказами о
приведениях и альбомами рисунков. Стоя у прилавка, я просто так взял в
руки номер "Иллюстрированного обозрения" и увидел на обложке картину с
изображением того, как рушатся дома и занимаются пожары, а под ней в две
строки было крупно напечатано: "Издано тридцатого октября двадцать
четвертого года Мэйдзи; описание землетрясения двадцать восьмого октября".
Когда я это увидел, у меня вдруг сжалось сердце. Мне даже почудилось,
будто у самого моего уха кто-то злорадно шепчет: "Вот оно! Вот оно!" Свет
в магазине еще не зажигали, и я в полутьме торопливо раскрыл обложку. На
первой странице была помещена картина трагической гибели целой семьи,
раздавленной рухнувшими балками. На следующей - земля, расколовшись,
поглощала женщину с детьми. На следующей... Незачем перечислять все
подряд. В эту минуту журнал снова развернул перед моими глазами картины
происшедшего два года назад землетрясения. Рисунки обвалившегося моста
через Нагарагава, разрушенного здания текстильной компании Овари, раскопок
трупов солдат третьей дивизии, спасения раненых а больнице Анти - такие
трагические картины одна за другой снова втягивали меня в проклятые
воспоминания о том времени. Глаза у меня увлажнились, я задрожал.
Непонятное чувство не то боли, не то радости беспощадно скручивало мои
нервы. И когда передо мной открылась картина на последней странице... до
сих пор ужас этой минуты жив в моей душе. Это была картина того, как в
муках корчится женщина, до пояса придавленная свалившейся балкой. Балка
лежала поперек ее тела, а позади вздымались клубы черного дыма, и,
казалось, отсвечивая красным, разлетались огненные искры! Кто же это мог
быть, как не моя жена, что же это могло быть, как не кончина моей жены! Я
чуть не выронил из рук журнал. Чуть не закричал во весь голос. И в тот миг
я испугался еще больше: все кругом вдруг засветилось алым светом, и в нос
мне ударил запах дыма, наводящий на мысль о пожаре. С трудом подавляя
волнение, я положил журнал на место и тревожно осмотрелся кругом. У входа
в магазин приказчик только что зажег висячую лампу и выбросил на улицу,
где уже разливалась темнота, еще дымящуюся обгорелую спичку.
С тех пор я стал еще более мрачным, чем раньше. До этого меня
преследовало только чувство непонятной тревоги, а теперь в уме у меня
затаилось одно сомнение, мучившее меня днем и ночью. То, что я тогда во
время землетрясения убил жену, - было ли это неотвратимо?.. Говоря более
откровенно, не оттого ли я убил жену, что с самого начала имел намерение
ее убить, а землетрясение предоставило мне удобный случай? Вот какое
сомнение меня мучило. Разумеется, не помню, сколько раз я на это сомнение
отвечал: "Нет!" Но тот, кто у прилавка книжного магазина шептал мне на
ухо: "Вот оно! Вот оно!" - и теперь донимал меня насмешливым вопросом:
"Так почему же ты не мог признаться, что убил жену?" Когда моя мысль
натыкалась на этот факт, сердце у меня замирало. Ах, почему, раз я убил
жену, я не мог сказать о том, что ее убил? Почему до сегодняшнего дня
крепко-накрепко скрываю такую ужасную тайну? И вот тогда в моей памяти
ярко ожил постыдный факт - что в то время я в глубине души ненавидел свою
жену. Стыдно об этом говорить, и, может быть, вы меня не поймете, но Сае,
к несчастью, была физически неполноценной женщиной [далее восемьдесят две
строки опущено - прим.авт.]. Так что до тех пор я, хотя и смутно, был
уверен, что мое нравственное чувство одержало победу. Но вот случилось это