"Рюноскэ Акутагава. О себе в те годы" - читать интересную книгу автора

холодную усмешку, ибо нам приходило в голову комичное сопоставление Таяма
с Дюрталем [Дюрталь - герой некоторых декадентских романов Гюисманса;
сопоставление Таямы Катая, остававшегося "добропорядочным" даже в самых по
тем временам рискованных описаниях, с Дюрталем, который в поисках сильных
ощущений посещает оргии секты сатанистов, производит действительно
комический эффект]. Но это не означало, что мы видели в нем ловкача.
Правда, мы не считали его и солидным романистом или мыслителем. Прежде
всего мы признавали в нем талантливого автора путевых заметок. В то время
я дал ему псевдоним Sentimental landscape-painter [сентиментальный
пейзажист (англ.)]. В самом деле, в перерывах между романами и
критическими заметками Таяма усердно писал путевые заметки. Мало того,
выражаясь несколько гиперболически, можно сказать, что и большинство его
романов представляли собой путевые заметки, в которые там и сям
вкрапливались образы мужчин и женщин - поклонников Venus Libentina [богиня
чувственной любви (лат.)]. Когда Таяма писал свои путевые заметки, он
просто преображался. Он чувствовал себя свободно, становился веселым,
откровенным, был прост и наивен. Ну прямо как осел, который дорвался до
свежей зеленой травки. Думаю, с полным правом можно сказать, что в этой уж
области Таяма был уникален. В то же время тогда еще в большей степени, чем
теперь, мы не считали Таяма авторитетным идеологом и столпом натурализма в
литературных кругах. Если же говорить без обиняков, мы пренебрежительно
относились к его заслугам в области натуралистического течения и считали,
что "все это благодаря тому, что такое уж тогда было время".
Покончив с обсуждением Таяма Катая, я и Нарусэ простились с Кумэ. Когда
мы вышли на улицу, короткий зимний день уже клонился к вечеру, и солнце
отбрасывало на тротуар длинные тени. Ощущая хорошо нам знакомое и всегда
желанное творческое возбуждение, мы дошли пешком до Хонго, 3, простились и
поехали по домам.



2

Спустя некоторое время в погожий солнечный день я и Нарусэ после
утренних лекций отправились к Кумэ. Мы вместе пообедали, и Кумэ показал
нам рукопись пьесы, которую ему прислал утром Кикути [Кикути Хироси (или
Кан, 1889-1948) - крупный писатель, в первые годы литературной
деятельности близкий к Акутагаве по направлению] из Киото. Это была
одноактная пьеса "Любовь Саката Тодзюро", главным героем которой являлся
известный актер Токугавской эпохи. Кумэ предложил мне просмотреть ее. Я
начал читать. Тема была "интересная. Однако непомерно многословные
диалоги, своей пестротой напоминавшие ткани в стиле юдзэн [особый способ
набивной окраски тканей, отличавшийся богатством цветов: назван по имени
его создателя Миядзаки Юдзэна (конец XVII - начало XVIII в.)], портили все
дело. Создавалось впечатление, будто подъедаешь остатки со стола Нагаи
Кафу и Танидзаки Дзюнъитиро [Нагаи Кафу (1879-1959) и Танидзаки Дзюнъитиро
(1886-1965) - выдающиеся японские прозаики]. "Весь грех в многословии", -
вынес я свой приговор. Нарусэ тоже прочитал пьесу и выразил отрицательное
к ней отношение. "И меня она не восхищает. Чувствуется какой-то школярский
подход", - согласился с нами Кумэ. От нашего имени Кумэ написал Кикути