"Василий Аксенов. Таинственная страсть. Роман о шестидесятниках" - читать интересную книгу автора

жизнь? Неужели они понимали величие этой молодой фигуры? Наконец один из
циников, кажется Харцевич, спросил:
- А что, Ян, это опять была она?
- Кто она? - недоуменно спросил Тушинский.
- Ну, почерк-то, наверное, был женский?
- Откуда я знаю? Впрочем, почему бы и нет? Какая-нибудь девушка из
штаба. Не исключено.
- Словом, опять она, твоя лирическая героиня, не так ли? - Галипольский
тут гулко и довольно обидно захохотал. Грубоватый молодой человек, не
понимая в чем дело, тоже как-то неприятно захрюкал и забормотал "ну и ну",
"вот это да". Остальные участники ночной беседы, а их были не меньше
двух-трех дюжин, неопределенно заволновались. Одна только трепетная девушка
оказалась полностью в контексте беседы или, вернее, зондажа общественного
мнения. Она повернулась к публике и раскрыла свои руки, как бы защищая его,
Поэта, и от националистов, и от наймитов, и от циников:
- Как вам не стыдно, товарищи! Наш поэт вернулся с передовой линии
борьбы за мир, он открыл нам, случайным прохожим, свою душу, а вы
ехидничаете!
Ян взял ее одной рукой под руку, а другой стал раздвигать своих
конфидентов.
- Пойдемте, пойдемте отсюда, моя дорогая. Увы, далеко не все обладают
такой чуткой и трепетной сутью, как ваша. - Он приостановился возле Матвея
Харцевича и сказал тому прямо в лицо: - Эх, Мэтью, какая же в тебе сидит
противная лисица!
Они с девушкой стали удаляться по набережной из освещенного
пространства в темноту и, надо сказать, выглядели довольно ладно друг с
другом.
- Как вас зовут, моя дорогая? - спросил он.
Она ответила смущенно:
- Меня зовут Заря.
- Заря! - вскричал Ян Тушинский тем самым голосом, которым он до своего
дальнобойного турне покорял "Лужники". - Наконец-то надо мной занялась Заря!
Они все глубже уходили в темноту и вскоре почти слились с нею;
светилась только гавайская рубашка поэта.
Для завершения этой маленькой новеллы мы должны добавить, что на
следующее утро в Коктебеле появилась девушка в настоящей гавайской рубашке.
Площадка под тремя яркими фонарями вскоре полностью опустела. Остались
поблизости только двое на скамейке под олеандром, Роберт и Ваксон. Перед
ними стояла трехлитровая банка местного крепленого вина, которую им на бегу
оставил спешащий куда-то с четырьмя банками вина коктебельский завсегдатай
молодой известинец Авдей Сашин.
- Чертово пойло, - сказал Роберт, - горечь и мерзкая слащавость, а
все-таки как-то расслабляет, отгоняет гнусные мысли...
Он посмотрел на Ваксона, и тот сразу понял, что он хочет поговорить про
прошлогодние кремлевские страсти. Всякий раз, когда они оставались вдвоем,
эта тема так или иначе всплывала. Ему, однако, не хотелось снова влезать в
то студеное мартовское болото, тем более сейчас, в коктебельскую ночь нового
сезона.
- Тебе не кажется, Роб, что Кукуш у нас становится королем поэтов,
вытесняет Яна? - спросил он. Нарочно заострил: Кукуш, дескать, с Яном