"Василий Аксенов. Московская сага-2. Война и тюрьма" - читать интересную книгу автора

- Если вас не извещают о смерти родственника, значит, он жив! -
выкрикнула она, все еще пытаясь держать апломб. - Есть закон, есть порядок,
и не надо распространять вредные сплетни!
Через несколько часов, пройдя все переулочные изгибы, она вышла под
сень километровой тюремной стены, в самом начале которой наклеен был плакат
с огромным кулаком, занесенным над рогатой фашистской каской.
Большие черные буквы доносили до народа уверенное сталинское изречение:
"Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!"
"Сколько силы всегда чувствуется в его словах, - думала Цецилия. -
Какая весомость! Какое было бы счастье, если бы дело Кирилла когда-нибудь
дошло до него, и он отменил бы позорный приговор, и мы вместе с моим любимым
отправились бы на фронт, где и Митенька наш уже сражается, и защищали бы
Родину, социализм!"
Висевший над стеной репродуктор пел, как в мирное время: "Утро красит
нежным светом стены древнего Кремля, просыпается с рассветом вся советская
земля!" Дело между тем шло не к рассвету, а к закату, за стеной было совсем
темно, женщины изнемогали. Цецилию подташнивало от голода: как всегда, она
забыла прихватить с собой что-нибудь съестное, и, как всегда, нашелся кто-то
добрый, предложил ей печенья. На этот раз это была та самая зловредная
круглолицая баба в берете. Развернув Цецилино любимое "Земляничное",
протянула на открытой ладони: "Ешьте!"
Цецилия взяла один за другим три ломтика дивного рассыпчатого продукта,
с неловкой благодарностью взглянула на женщину:
- Вы уж извините, может быть, я слишком погорячилась, но...
Женщина отмахнулась от извинений:
- Да я понимаю, у всех нервы... берите еще печенье. Курить хотите?
Цецилия вдруг поняла, что знает эту особу, что она вроде бы даже
принадлежит к ее "кругу".
- А у вас, простите, муж тут?..
- Ну, разумеется, я - Румянцева, вы же меня знаете, Циля.
Цецилия ахнула. И в самом деле: Надя Румянцева из расформированного
Института красной профессуры! А муж ее был видным теоретиком, ну, как же,
Румянцев Петр, кажется, Васильевич. Его еще называли "в кругах" -
Громокипящий Петр! Пережевывая остатки "Земляничного", Цецилия поймала себя
по крайней мере на трех грехах: во-первых, вступила в контакт с очередью,
хоть и зарекалась никогда этого не делать; во-вторых, подумала о Петре
Румянцеве не как о враге народа, а просто как об очень порядочном теоретике
марксизма-ленинизма; в-третьих, подумала о нем в очень далеком прошедшем
времени, "был", как будто вошедший под эти своды уже не вполне и существует,
а значит, и он, ее любимый, ее единственный свет в окне, ее мальчик, как она
всегда его мысленно называла, тоже не вполне существует, если не...
К окошку она подошла совсем незадолго до закрытия. Там сидела женская
особь в гимнастерке с лейтенантскими петлицами.
- Фамилия! Имя! Отчество! Статья! Срок! - прогаркала она с полнейшим
автоматизмом.
- Градов Кирилл Борисович, 58-8 и 11, десять лет, - трепеща
пробормотала Цецилия, просовывая в окошко свой кулек.
- Громче! - гаркнула чекистка.
Она повторила громче любимое имя с омерзительным наростом
контрреволюционной статьи. Чекистка захлопнула окошко: так полагалось, чтобы