"Константин Сергеевич Аксаков. Три критические статьи г-на Имрек" - читать интересную книгу автора

существование властелина без любви граждан, с правом повелевать без уменья и
возможности делать их счастливыми. Ей будут воздавать приличные почести, как
в века схоластизма, но без нее будут уметь обходиться везде, где
своекорыстие и страсти захотят выполнить свои темные замыслы" (стр. 31-32).

Что это такое? Неужто же это упрек науке, что своекорыстие и страсти и
пр. обходятся без нее? Очевидно, г. сочинитель не то хотел сказать; это
только неуменье писать по-русски, это плод его _льющейся_ речи.

"Ибо без литературы, кто прольет в науку чувство человеческих
потребностей и эти потребности, подняв в самом прахе на самом дне общества,
возвысит до воззрений науки? Не ведая их, на своей Царственной высоте, она
ревностно станет заботиться о славе человеческого разума, об истине, о своем
бессмертии, о всем благородном и прекрасном кроме того, что существенно
благородно и прекрасно, кроме делания людей благородными и прекрасными".

Через несколько строк:

"Что наука производит медленно в тесном кругу избранных, то литература
с помощью своих разнообразных форм и живого, одушевленного, изящного слова
быстро делает повсюдным. Величественная, строгая, как история и эпопея,
животрепещущая и осязательная, как драма, поучительная и глубокая, как
философия, страстная и увлекательная, как речь оратора, или легкая, игривая,
улыбающаяся, как песня любви, она уважает все потребности, все состояние,
все возрасты, меняет образы, краски, звуки, говорит в одно время уму, сердцу
и воображению" (стр. 31, 32, 33).

Но это еще не все; выпишем еще несколько мест для яснейшей
характеристики автора:

"С другой стороны, чувствуешь, что разум уважает права, нужды и даже
невинные прихоти действительности, что он не запирается в свои подоблачные
чертоги, чтобы своими отвлеченными, строгими догматами устрашать оттуда умы
человеческие, а не править ими. Неизъяснимо отрадно видеть, как жизнь,
вообще столь шаткая и грустная, доверчиво простирает объятия свои к силе,
где сосредоточивается и хранится неизбежный закон и непреложный порядок, и
как эта сила приветною улыбкою милости озаряет вокруг себя суровый мрак
могущества беспредельного и неодолимого" (стр. 46).

Вот образец особенной чувствительности:

"Могущество это чувствуют, его благославляют или клянут: оно вызвало
ряд деяний. Хотя заглянуть в лицо ему, столь победоносно властвующему: его
никто не увидит, лица этого нет; это что-то неосязаемее, чем пар вашего
дыхания, чем робкий вздох девственного сердца, когда оно в первый раз
чувствует жажду любить; это идея без вещества, без имени, но полная слез,
восторгов, мук, блаженства и славы" (стр. 53, 54).

В том же духе: