"Питер Акройд. Лондонские сочинители " - читать интересную книгу автора

считанные дни. Свое произведение он завершил весьма эффектным пассажем об
игре Мандена:[9] "Его раздумья о бочонке масла ничуть не уступают
какой-нибудь идее Платона. Он способен постичь самую суть жареной бараньей
ноги. Об окружающих его вещах, из которых слагается повседневная жизнь, он
размышляет подобно первобытному человеку, взирающему на солнце и звезды".
Пассаж, по словам Мэтью Ло, в редакции сочли очень ярким; с той поры Чарльз
стал постоянно сотрудничать в этом еженедельнике. Теперь же он писал статью
во славу трубочистов.[10] А Стерна перечитывал, чтобы узнать, не касался ли
этой темы его любимый писатель.
По настоянию матери Чарльз продолжал трудиться в Ост-Индской компании,
дабы зарабатывать на жизнь, но предпочитал называть себя литератором. Со
школьных лет, проведенных в "Крайстс-Хоспитал",[11] где учился он из рук вон
плохо, все его честолюбивые мечты и надежды сосредоточились на изящной
словесности. Он декламировал свои стихи сестре; Мэри внимала ему с
серьезным, едва ли не гордым видом, будто сама их сочинила. Еще Чарльз
написал пьесу, в которой сыграл роль Дарили,[12] а сестра - Марию Стюарт.
Роль глубоко взволновала Мэри, многие строки навсегда запали ей в память.


* * *

- Позови брата ужинать, Мэри.
- Он работает над эссе, мама.
- Полагаю, свиные отбивные его трудам не повредят.
Мистер Лэм вставил что-то про рыжие волосы, однако женщины пропустили
его слова мимо ушей.
Мэри направилась к двери, но Чарльз уже спускался по лестнице.
- Пахнет жареной свининой, милая. Человеку сильному она пойдет на
пользу, а слабовольному и подавно не устоять перед сочным куском.
- Это Фрэнсис Бэкон?
- Нет, Чарльз Лэм. Труба пониже, и дым пожиже. Buon giorno,[13] ма.
Миссис Лэм тем временем вела мужа в небольшую столовую, расположенную в
глубине дома. Из окон была видна узкая полоска сада, в его дальнем конце
стояла чугунная беседка в виде пагоды, неподалеку чернела кучка горелой
листвы. Прошлым утром миссис Лэм с дочерью собрали со стриженых газонов и
выложенных сланцевой черепицей дорожек опавшую листву и развели костер. Мэри
вдыхала сладковатый дым, поднимавшийся к сумрачному лондонскому небу. Ей
казалось, что она приносит жертву некоему странному божеству. Но какому?
Неужто богу детства?
Тиззи поставила на стол соусник; руки у нее слегка дрожали, и немного
соуса пролилось на натертый воском стол. Чарльз лизнул палец и подобрал
густую каплю.
- Ага, хлебные крошки, печенка и чуть-чуть шалфея для пикантности. Ммм,
блаженство.
- Глупости, Чарльз, - отрезала миссис Лэм.
Она была членом местной общины евангелистов-фундаменталистов и точно
знала, что такое блаженство. Впрочем, мрачноватая набожность никак не
сказывалась на аппетите миссис Лэм. Прочитав нараспев молитву, к которой
присоединились Чарльз с Мэри, она принялась раскладывать по тарелкам
отбивные.