"Уилл Айткен. Наглядные пособия " - читать интересную книгу автора

сровняли, - нежели даже Хиросима с Нагасаки, хотя на Токио атомную бомбу не
бросали, только зажигалки: ковровое бомбометание или как это там в ту пору
называлось. В фильме довоенный Токио выглядит очень даже мило, повсюду
парки, деревья, приземистые коттеджики из желтого кирпича, трамваи,
крохотные деревянные домики, мужчины в элегантных костюмах европейского
покроя с газетой под мышкой - этак эффектно, и женщины в кимоно снуют по
опрятным улочкам.
Каждое утро малыш Хатчко провожает хозяина - а тот с годами не
молодеет - до железнодорожной станции, ждет, чтобы тот сел в поезд, и только
тогда возвращается в холостяцкую "берлогу" своего старикана. Затем, едва
сгущаются сумерки, некий собачий инстинкт гонит Хатчко обратно на станцию,
поприветствовать вернувшегося хозяина, как полагается исполненной
достоинства японской собаке. Никаких тебе слюнявых поцелуев, никаких буйных
прыжков, пышный хвост церемонно покачивается из стороны в сторону, точно
королева во время шествия. Это хождение к станции и обратно повторяется
снова и снова - туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда, перемежаясь слабо развитой
побочной сюжетной линией про несчастную любовь профессорской единственной
родственницы, всей из себя богемной племянницы, которая курит сигареты в
длинном мундштуке из слоновой кости, рядится на западный манер и якшается с
сомнительными личностями в притоне с залатанными ширмами-седзи.
Внезапно профессор отбрасывает коньки - прямо посреди лекции. Инфаркт
миокарда, диагностирую я. Никому и в голову не приходит уведомить пса;
племянница настолько увязла в сетях мирских удовольствий, что забывает
прийти на похороны старика, не говоря уже о том, чтобы распорядиться его
имуществом и запереть коттеджик. Бедняга Хатчко, медленно умирая от голода -
шерстка его быстро утрачивает былой блеск и лоск, - тем не менее каждый
вечер приходит на железнодорожную станцию и сидит там, бдительный и
трогательный, у седьмого пути, а когда прибывает поезд, но без хозяина,
Хатчко устало плетется назад в пустой, затянутый паутиной коттедж.
Времена года неумолимо сменяются в фуджиколор-ном монтаже - осенние
листья, снежные метели, трепетные цветы вишни, полноводные горные потоки.
Каждый вечер Хатчко возвращается на станцию, и вот однажды, в серых
сумерках, падает на платформу и умирает. Начальник станции и прибывающие
пассажиры, которые уже привыкли видеть на перроне стоического, пусть и
несколько потрепанного песика, убиты горем. Один из них, журналист
популярного ежедневника, докапывается до трагической истории Хатчко,
разыскивает и публично стыдит племянницу, и та, наконец-то осознав всю
глубину своего падения, бросает курить, облекается в роскошное кимоно и
устраивает Хатчко достойное погребение, увенчав пушистую псиную голову
хризантемами примерно того же дымчатого цвета, что и его шерсть. В финале
фильма она только что самолично, ползая на коленях, вымыла полы в скромном
профессорском домике и переселилась туда, сперва обзаведшись очаровательным
миниатюрным щеночком лайки.
Где-то начиная с профессорского фатального crise cardiaque* мужчины
вокруг меня начинают плакать - не беззвучно, как многие мои ухажеры,
сидевшие рядом со мною на Западе, причем неудержимо, и на мой непривычный
взгляд, по-театральному наигранно. Встряхнув, разворачивают огромные белые
носовые платки, от ряда к ряду плюшевых сидений прокатываются громкие
рыдания, трубят носы. По мере того как длится фильм, чувствую, что меня
уносит медленная река слез, потому что я тоже плачу - просто слезная оргия,