"Акрам Айлисли. Деревья без тени" - читать интересную книгу автора

Прошло четыре месяца как я вернулся из деревни, но деревце это все
стоит передо мной в чистом своем уборе: днем его ясная белизна мерцает
издали, ночью же, белое-пребелое, оно является мне во сне.
- Смотри-ка! - выкрикнул вдруг Гияс, читавший некролог. - Статья Салима
Сахиба! - Он крикнул так громко, таким хриплым голосом, что мне опять
показалось: с Гиясом не все в порядке.
А чего, собственно, кричать? Конечно, в последние годы Салим Сахиб не
был такой уж крупной фигурой в литературном мире, но имя его нередко
встречалось под статьями, помещенными на первых полосах газет. А то, что
некролог, посвященный Тахиру-муаллиму, и статья Салима Сахиба опубликованы в
один день, чистая случайность.
Мазахир подошел к Гиясу, положил руку на лоб.
- Лихорадит, - определил он. - Плохо мальчику. Надо срочно сообщить в
деревню. Лично бабушке. Пускай пойдет к молле и закажет для бедного внучка
хорошую трехрублевую молитву.
- Задушу!.. - Гияс вскочил и вытянул руки, будто пытался схватить
Мазахира за горло. Руки его были пусты, но в длинных волосатых пальцах
таилась такая яростная сила, что казалось, они душат кого-то; мне стало
жутко.
Пораженный этой неожиданной агрессивностью, Мазахир съежился на
кровати, изумленно поглядывая на Гияса. Элаббас стоял у окна и смотрел на
улицу.
- А чай мы сегодня будем пить? - спросил Гияс после долгого молчания.
Ярость его отступила; он ушел, неся в руках чайник, словно там, в кухне,
намеревался смыть свою вину.
... Когда Элаббас скомандовал: "Одевайтесь, пойдем!", я решил, что мы
сразу отправимся в университет, но мы пошли на вокзал - искать Исмаила.
Элаббас поднял нас так внезапно, словно он вспомнил что-то, дело у него к
Исмаилу. Оказалось, нет у него никакого дела, просто должны проводить
товарища.
- По-человечески надо прощаться. Пять лет вместе учились, вместе пуд
соли съели. Это он сдуру так... Сорвался...
- Приедет, женится... - мечтательно произнес Гияс и вздохнул.
- На свадьбу-то позовет, как думаешь? - спросил я, хотя и так был
уверен, что Исмаил непременно пригласит нас всех. С того дня, как мы
переехали в красный уголок, он каждый вечер, ложась в кровать, произносил
монолог одного и того же содержания: "Приеду, сразу жениться! Скажу отцу:
знать ничего не знаю, коня продавай, ишака продавай, корову - что хочешь
делай, а меня жени! На ком угодно: от пятнадцати до пятидесяти пяти - все
годится. Горбатая - пожалуйста! Хромая с удовольствием! Раз эта немецкая
ханум на такого парня глядеть не хочет - все! Женюсь! Клянусь твоей
бесценной головой, Мазахир, твоими красными трусиками, Гияс, наполеоновской
спесью Гелендара и чистейшей, беспорочной совестью всеми нами обожаемого
Элаббаса, что в день моей свадьбы вы все четверо будете сидеть возле меня:
двое - по правую, двое - по левую руку!"
- Да не будет никакой свадьбы... - махнул рукой Мазахир. - Кто его
сразу женить возьмется? Отец? Видел я его - хитрец, пройдоха, не хуже
Исмаила!
Пускай хитрец, пусть даже пройдоха, но и получаса не прошло, как он
ушел, а нам всем уже было без него не по себе.