"Михаил Ахманов. Ассирийские танки у врат Мемфиса" - читать интересную книгу автора

- Грраница, грраница!.. - отозвался попугай на плече Хайла. - Ассирр
трруп, трруп!
- Вперед! - сказал я, и мы тронулись в дорогу.
По пустыне, как уже говорилось, ходят ночью. Но переждать жаркое время
было нельзя - тут, на западном берегу, тоже хватало населенных пунктов.
Правда, воинские гарнизоны в них не стояли; считалось, что со стороны
Сахары, моря знойных песков и обманчивых миражей, нам ничего не угрожает. Не
потому ли здесь велись те тайные работы, о которых поведал Ранусерт?.. Но
что тут строили?.. Я терялся в догадках.
Хайло сопел за моей спиной, мешая думать; казалось, я слышу, как в его
брюхе булькает прокисшее пиво. Иапет двигался бесшумно, словно охотничий
гепард, да и другие мои спутники, привычные к жаре, не задыхались и не
хрипели, а шли бодро, пользуясь утренним временем. Отшагав треть сехена, мы
приблизились к великим пирамидам, стоявшим на бесплодной и ровной как стол
возвышенности. Их вершины подпирали небо, грани, одетые полированным камнем,
блестели в солнечных лучах; возможно, тот камень был из нашей ямы, в которой
тысячелетия назад копались древние.
- Мать твою Исиду! - пропыхтел Хайло. - Во наворотили! А к чему?
- Это усыпальницы, - пояснил Хоремджет. - В них спят вечным сном наши
древние владыки.
- Нынешних бы сюда уложить, - откликнулся Хайло и добавил что-то еще о
матери и детородных членах тела.
Плоскогорье с большими и малыми пирамидами было обнесено невысокой
каменной стеной. Многие века эта территория была запретной, служившей для
торжественных процессий и священных церемоний, пока Джосер Шестнадцатый,
радетель о благе державы, не заявил, что искусство принадлежит народу, и
повелел пускать к пирамидам всех. Но не даром, а за плату: с подданных - три
медных кедета,[40] а с любопытствующих чужеземцев - тоже три, но уже
серебряных. Прожект принес кое-какие доходы в казну, однако в нынешнее
военное время здесь было безлюдно - ни сборщиков, ни торговцев сувенирами,
ни римских зевак, ни греков из Афин, ни хитрых финикийцев, норовящих
отколупнуть на память камешек.
- Чезу! Чезу Хенеб-ка! - послышалось сзади, и я замедлил шаг. Нас
догонял ваятель Кенамун.
Он не был офицером или теп-меджетом, но и к рядовым не относился,
занимая в армии ту особую позицию, в какой находятся писцы и повара, трубачи
и барабанщики, вестовые и личные слуги полководцев. Кенамун трудился в
корпусе Хнума, подразделении содействия, чьей задачей было поднимать дух
войск, а также развлекать их в перерывах между походами и битвами. Согласно
уставу, награжденным тремя бляхами "Рамсеса II Великого" полагался
скульптурный портрет, который устанавливали на родине героя - эти вот бюсты
Кенамун и ваял. Генералам - из гранита, офицерам - из песчаника, солдатам -
из пемзы, а наемникам иудеям и ливийцам - из глины. Каждому свое, как
говорит мой римский приятель Марк Лициний Долабелла.
Я не знал, за что сидит Кенамун. За ваятелем легко найти вину; может,
приделал он обидчивому генералу слишком длинный нос или пустил на статую
гранит не того сорта. Вряд ли его уличили в неблаговидном деянии вроде
воровства - он был человеком порядочным, красноречивым и богомольным.
- Достойный чезу, не пора ли выполнить долг перед погибшими? - слегка
задыхаясь, произнес ваятель. - Нет у нас бальзамировщиков, нет пелен и