"Дарья Агуреева. 36 и 6 " - читать интересную книгу автора

девушка. Мы поужинали в городе. Завезли цветы к ней домой и отправились в
Кингисепп. Уже в лесу, у костра, она преподнесла мне ответный подарок.
- Ты рисуешь? - я приятно удивился.
- Немного, - робко, застенчиво. Протянула мне листок: я в пол оборота.
Готовые к улыбке губы. Вот левый уголок уже пополз наверх. Смотрю в сторону:
открыто, чуть насмешливо. Длинные ресницы - моя гордость: их очень любила
Вика. Положит на них спичку за спичкой, ахнет, всплеснет руками: "Ну надо
же! Никакой Dior на такое не способен. Мне бы такие! Андрейка. Тебя можно
записывать в книгу Гиннеса! Три спички твои ресницы выдерживают с
легкостью!" Рисунок был очень хорош. Я не специалист, но думаю, Милана
талантлива. Несомненно. Я растерялся. Ведь свой подарок я купил, а она
отдавала мне частичку души. Поцеловал ее. Она зажмурила глаза, подалась
назад. С изумлением понял - впервые. Стало неловко. Когда ты взрослый и уже
чуточку умный, становишься первым человеком, которому дозволено поцеловать
неопытные губы юности, испытываешь нечто странное: испуг, тщеславие, желание
соответствовать романтическим грезам юной особы... С того дня наш роман
развивался все стремительней, все масштабней. Казалось, мы забыли обо всем.
Облазали один за одним музеи, театры, парки... Целовались в Летнем саду под
марш Мендельсона. Она испуганно отстранилась от меня:
- Как ты относишься к свадьбе?
- Плохо, - не хотелось отрываться от ее губ.
- Я тоже, - я не удивился ответу. Милана во всем со мной соглашалась.
Мне порой жутко делалось. Эта девочка буквально молилась на меня.
Заглядывала в глаза, слушала мой вздор, затаив дыхание, неожиданно
наклонялась, чтобы завязать мне шнурки... Она прирастала ко мне каждым
сосудиком сердца. Это было упоительно и тяжело. Милана очень изменилась.
Придумывала новые прически, неумело стряпала для меня печенье, купила себе
какое-то несусветное платье, благодаря которому я вдруг заметил, что у нее
божественные колени. Насколько неприступной была она раньше, настолько
общительной, солнечной казалась она теперь. Но что-то трудное в ней
осталось. Милана не была открытым человеком, не рассказывала о себе и вообще
придерживалась самых нейтральных тем. Даже мне приходилось, прилагая усилия,
перелистывать страничку за страничкой ее души. Тем не менее я чувствовал - я
совсем-совсем ее не знаю. Но в остальном, если забыть о ее скрытности и
навязчивом чувстве, что она утаивает от меня что-то, недоговаривает, Милана
была чудной.
- Ты лучшее, что со мной случилось, - на одном дыхании шептала она и в
смущении, заливаясь краской, прятала лицо у меня на груди. Вообще Милана
была скупа на нежные слова. Порой я даже бессознательно вытаскивал из нее
признания и потом сам пугался услышанного.
- Тебе хорошо со мной?
- Очень!!!
- Почему же ты не говоришь мне об этом?
- Я люблю тебя! Разве ты не знаешь? - эти слова произносила Милана, не
Вика. Меня это настолько поразило, что на несколько мгновений я вдруг
почувствовал себя узником настоящего. Я не хотел, чтобы она говорила так. И
в то же время делал все, чтобы это случилось. Окончательно настроение
испортилось, когда я познакомился с ее бабушкой. Милана приехала из другого
города. Родители остались там. И теперь она была предоставлена самой себе и
неназойливой опеке матери отца.