"Анатолий Афанасьев. Командировка (Роман)" - читать интересную книгу автора

- Я ушла от него к тебе.
- Ну ладно, - я подобрел и расслабился, хорошо, что она так говорит. -
Давай так. Ты мне из Сочи позвонишь и скажешь, могу ли я приехать. Я
приеду, и мы недельку поживем в твоем пансионате. Потом сядем на самолет -
ив Коктебель. Всю жизнь собирался там побывать. Согласна?
- А Леночка?
- Дочку - Николаю Петровичу. Шучу. С собой возьмем. Хоть фруктов поест
как следует. Ты же на ней экономишь, на ее питании.
- Как тебе не стыдно, негодяй!
Мы еще перебрали с десяток вариантов отпусков.
Расстелили на полу карту и ползали по ней до поздней ночи. Потом попили
чаю и легли спать. Она плакала во сне, теплые слезы стекали на мое плечо.
В эту ночь я твердо решил не мучить ее больше и расстаться с ней.
Наступил долгий ровный период, тянувшийся всю весну и начало лета. За
это время Николай Петрович не приехал ни разу, на вопросы о нем я получал
неизменное "не твое дело, милый!", да в конце концов существование
Наташиного мужа как-то потеряло для меня остроту. Иногда всплывало из
памяти его предупреждение, что он "раздавит меня насмерть" в случае, если
Наташе будет плохо, - этакое духовное завещание благородного обманутого
мужа. Ей не было плохо и не было хорошо. С понедельника до пятницы она
жила у меня, готовила еду, прибиралась, вечером в пятницу ехала в садик за
Леночкой, и субботу с воскресеньем проводила с дочкой у себя дома. Но и в
эти дни я ходил к ним в гости и там обедал, хлебал щи из тарелки мужа и
пил чай из его большой голубой чашки Леночка перестала дичиться и вскоре
занялась моим воспитанием, по ее привычкам и манерам я больше узнавал о
характере ее матери, чем от самой Наташи - Дядя Витя, почему вы
прихлебываете из блюдечка? Это неприлично.
- Да я, Елена Николаевна, с детства так привык - Надо отвыкать.
Или- Дядя Витя, не кладите локти на стол.
- Почему?
- Так сидят невоспитанные люди.
"Мильем" замечаний с самым строгим и снисходительным видом. Я научил ее
играть в шахматы, и каждое воскресенье мы обязательно садились за
шахматную доску. Мне приятно было смотреть, как она морщит лобик, как
гримасничает, как волнуется, и я с нетерпением ждал момента, когда девочка
поймет, что_проиграла, взвизгнет от ярости и обиды, и ринется на меня
врукопашную, сметая на пол фигуры и доску. "Хитрюга! Хитрюга!" Разъяренная
маленькая фурия, она молотила худенькими кулачками, всерьез стараясь
зацепить меня по лицу. Я уклонялся, просил пощады и испытывал мерзкое
чувство, будто я что-то у кого-то ворую. Вбегала с кухни Наташа,
утаскивала вопящую Леночку за собой, и вскоре та возвращалась - чинная,
вежливая, чуть смущенная.
- Дядя Витя, я должна попросить у вас прощения - Что ты, ребенок. Мы же
так весело боролись.
Это же игра.
- Но ведь вы играли нечестно? Скажите, нечестно? Ведь нельзя же так
играть, да?
Она смотрела так пытливо и с такой взрослой протщательностью,
(забавной, может быть), что казалось, она имеет в виду не шахматы. И если
так, то она была права. Я играл нечестно.