"Анатолий Афанасьев. Командировка (Роман)" - читать интересную книгу автора

В начале июня мы с Наташей проводили Леночку на дачу. Перед тем Наташа
дала телеграмму мужу, но он не ответил и не приехал. Скорее всего,
телеграмма его не нашла или нашла слишком поздно.
А Леночка ждала отца. Очень ждала. Она поминутно спрашивала: "Мамочка,
ну где папа? Ну почему его нет? Я так соскучилась".
При этом бросала на меня злые, прокурорские взгляды. В чем она меня
подозревала, догадывалась ли? Я неловко совал ей в руки конфеты, кулек с
клубникой и боялся, что она сейчас швырнет все это мне в лицо У нее
хватило бы огня и азарта. Но ничего не случилось. Поезд гукнул и увез
девочку в южные края. Представляю, как тяжко билось ее верное маленькое
сердце-колокольчик. Наталья от меня отворачивалась и целый день была
холодна и молчалива.
А ночью опять ревела во сне.
Этот июнь и половина июля были самым счастливым, самым упоительным
нашим временем. Мы сблизились так, как, вероятно, не стоит сближаться двум
людям, опасно. Уходя на работу, расставаясь, мы оба ощущали провал, разрыв
в пространстве, точно нас разъетинили навеки, и не меньше трех-четырех раз
в день созванивались и разговаривали по телефону.
Раз!оворы наши были настолько бессмысленны, что коллеги мои, слушая,
уже и хихикать перестали, а только пугливо переглядывались, когда я в
очередной раз снимал трубку. Я видел красноречивые лица, и мне было
наплевать на то, что я нелеп, смешон - дебил с седыми висками, сюсюкающий
в трубку вкрадчивые слова.
Хоть убей, не могу вспомнить, о чем мы могли говорить по сто раз на дню.
Важен был не смысл слов, а ощущение непрекращающейся связи Но и в этом
мы, конечно, перебарщивали. Много любви, как много вина, не может вместить
человеческий организм. Бывало, что Натальино лицо расплывалось передо мной
в опостылевшую маску, металлические ее интонации вызывали зуд - это было
пресыщение, и всегда в такие минуты, а то и часы, черной змеей вползала
мысль, что пора, пора расставаться, пора обрывать. Блажен, кто не допил до
дна.
Я мог предугадать каждый ее жест, каждое желание, знал, как она спит,
ест, ходит; и по-прежнему не понимал, умна ли она, добра ли, правдива ли.
Боже мой, как найти слова, чтобы объяснить это, хотя бы себе? Тут - самое
зерно, самая суть, в этой чудовищной близости-непонимании: я чувствую,
осязаю, вижу, я неистово хочу постигнуть - и не могу, слаб, ничтожен перед
тайной, перед великой бездонностью и непроницаемостью женской души.
В одну из пятниц - мы договаривались уехать на выходные на дачу к моему
приятелю - она не пришла ночевать. И дома ее не было. Последний раз мы
разговаривали по телефону в конце рабочего дня.
Достался в комнате один и разливался соловьем. Пел ей в трубку, как
люблю, как изнываю от нетерпения скорее ее увидеть. Наталья говорила из
кабинета, там были люди, но по голосу ее, по тону я понимал, что она рада
все это слышать, весела, любит, нервничает оттого, что ей мешают ответить
мне. И вот она пропала. В субботу ее тоже не было дома. И в воскресенье...
Тяжело мне было падать с горы, на которую я взобрался. Все повторилось:
бессонная ночь, полная прострация, видения ужасных сцен измены. Вдобавок,
левая рука, онемевшая ночью, днем распухла, покраснела, и весь я начал
чесаться, будто покусанный комарами.
Ужасно было не то, что она куда-то скрылась, а то, что не звонила.