"Алексей Аджубей. Те десять лет " - читать интересную книгу автора

"Вспоминается одно редакционное бдение. Было это в начале шестидесятых
годов. Главный редактор Алексей Иванович Аджубей, похожий и внешне и
внутренне на шаровую молнию, видимо, проснулся в тот день с чувством
какой-то неудовлетворенности. На планерке поделился ею с нами.
- После XX съезда газета сделала шаг вперед, - сказал он. - Но вот идет
время, и мы все чаще пробуксовываем, топчемся на месте. Давайте соберемся
завтра после выхода номера и обсудим этот второй шаг. Приглашаются все.
Время ограничивать не будем. Если понадобится, прозаседаем до утра. Соня
будет поддерживать нас бутербродами и чаем".
Перебью Мэлора Стуруа. Буфетчица Соня, как и администратор газеты
Бронислава Семеновна Жуковская - известинские знаменитости. Главные
редакторы приходили и уходили, а они оставались. Должность Соня занимала
выдающуюся - она была хозяйкой спецбуфета. Он помещался под самой крышей.
Вопрос о том, кто может пользоваться спецбуфетом, решала сама Соня. Ее
номенклатурный нюх был безошибочным. Она пускала к себе на седьмой этаж
только тех, кто делал газету и имел в ней вес, а также не имел обыкновения
скрупулезно проверять счета. Бездельников и скряг Соня не любила. Эта мощная
и красивая женщина играючи носила многопудовые чемоданы, набитые
деликатесами того времени. Когда я, затурканный газетной текучкой, просил
поджарить яичницу с колбасой, Соня в назидание мне почему-то непременно
вспоминала Николая Ивановича Бухарина. Она кормила его, когда Бухарин был
главным редактором "Известий" в 1935-1938 годах. Человек вне политики, Соня
говорила то, что думала. Детали ее рассказов о том "запретном" времени
поражали не только меня. И больше всего - явной симпатией к человеку,
который на страницах наших школьных и университетских учебников был
заклеймен "врагом народа". Соня присаживалась к нашему столу и неспешно
начинала: "А вот как мы собирали Николая Ивановича на охоту..."
Яичницы с колбасой в перечне блюд не было.
Вернусь к цитате из Мэлора Стуруа.
"Мы начали судить и рядить о том, как сделать второй шаг.
Стенографистки не поспевали записывать за нами новые идеи, рубрики,
разработки и тому подобное. Время шло. День сменил вечер, вечер - ночь. За
окнами забрезжил рассвет. И вдруг нас охватила тайная тоска: мы ощутили, что
все наши, казалось бы, эвристические предложения ничего общего со вторым
шагом не имеют, что по сути дела они сводятся к косметическому бегу на
месте. Тоска стала превращаться в пытку. Я не выдержал и взял слово.
- Алексей Иванович, - сказал я, - наше бдение бессмысленно. Газета не
может сделать второй шаг, пока его не сделает партия.
Воцарилась гробовая тишина. Взоры всех обратились к главному редактору.
Все ждали, что шаровая молния взорвется и поразит дракона-святотатца. Но
ничего похожего на галактические протуберанцы не произошло.
- Давайте расходиться, Мэлор Георгиевич прав, - сказал Аджубей тихим и
усталым голосом..."
В октябрьские дни 1964 года, когда жизнь нашей семьи круто
переменилась, мы условились с женой не отыскивать в бесплодных разговорах
правых и виноватых, не записывать в памяти обид и нелепиц. Хорошо помню, что
уже в один из первых дней после отставки ее отца Рада сказала: "Ты знаешь,
это, конечно, горько и незаслуженно, но, может быть, и к лучшему".
Это "к лучшему" вбирало в себя надежду на то, что жизнь - в широком,
общественном смысле слова - вновь обретет исчезавший динамизм и