"Элизабет Адлер. Бремя прошлого" - читать интересную книгу автора

сороковых годов, когда у мамы кончились деньги. Но в доме все еще
сохранились следы былого величия: выигранные на конноспортивных праздниках
серебряные кубки, которые давно пора было почистить, стояли на серванте
рядом с шейкерами и георгианскими серебряными ведерками для льда. Дубовые
полы покрыты потертыми персидскими коврами, а в громадных китайских вазах
стоят засохшие гортензии и розы.
Но, несмотря на всю мою любовь к этому дому, родилась я не здесь. Я
появилась на свет летним днем, полусолнечным, полудождливым, в 1910 году,
всего в миле отсюда. В Большом Доме.
Мой отец уже припрятал в погребе бутылку хорошего портвейна, он, видите
ли, ожидал мальчика, а такой уж был обычай: класть в погреб, на выдержку,
бутылку портвейна, которую надлежит распить, когда сыну исполнится двадцать
один год. Разумеется, когда появилась я, он лишь пожал плечами и сказал
матери:
- Ну, что ж, если это все, на что вы способны, будем надеяться, что
она, по крайней мере, научится сидеть в седле, как мужчина.
Его надежды я оправдала. Другие помнят себя в детских колясках, а я в
конских стойлах. Первым моим воспоминанием были лошади. И, слава Богу, они
заменили мне кукол, которыми занимались другие девочки. У меня был
собственный маленький коннемейрский пони мышиной масти, очень послушный, и к
трем годам папа простил мне, что я не мальчик. Я даже думаю, что он в душе
гордился своей бесстрашной наездницей-дочерью.
Папа с мамой постоянно разъезжали и всегда брали меня с собой, с
первого года моей жизни. Мама говорила, что не может оставаться одна, а он -
что не может ее оставить, и поэтому мы всегда уезжали втроем. Разумеется, в
Париж и, конечно же, на скачки в Довиль. Ну, и в казино - в Монте-Карло и
Биарриц. Мама обожала азарт игры. Потом возвращались домой, занимались
охотой и рыбалкой, а с наступлением светского сезона отправлялись в Лондон.
А бесконечные званые вечера и приемы... Теперь уже таких чудесных вечеров не
бывает. Завершался год поездками в Баден-Баден и в Блэк-Форест и прогулками
на лыжах в Сент-Морице.
Да, попутешествовала я в детстве немало, а дома всегда была окружена
массой игрушек, заботами гувернантки и безумной любовью близких.
Когда мама с папой решили, что я начала отбиваться от рук, они отослали
меня кончать школу в Париж.
Они надеялись на то, что я превращусь в молодую леди, однако никто не
удивился, увидев, что из этого ничего не вышло. Мама говорила, что я всегда
была "особенной". Яркая, живая и веселая, с пылавшими золотом рыжими кудрями
и насмешливыми голубыми глазами, я была очень популярна в компании
сверстников. Мне исполнилось семнадцать лет, когда настал день моего "выхода
в свет". Можете себе представить меня в пышном белом тюле, с перьями в
волосах наподобие какаду?
В двадцать лет я не думала ни о чем другом, кроме лошадей и мужчин.
Именно в такой последовательности. В Париже, впрочем, было наоборот: сначала
мужчины, а потом лошади. Я уже говорила, что никогда не была красавицей, но
люди ценили непринужденность моих манер, словоохотливость и всегда
присоединялись к моему унаследованному от мамы легкому, словно взлетавшему
вверх смеху.
И кто думал в те дни о том, что должно было случиться вскоре? Я всегда
говорю, что у меня были счастливые десять лет, а потом всем нам, глупым юным